Сапфировая королева
Шрифт:
Стремглавов открыл рот, вспомнил, что хотел чего-нибудь выпить, и решил, что выпить надо чего-нибудь существенного, чтобы навсегда забыть и Дашеньку, и слова, которые она только что произнесла. Репортер потер свои жидкие рыжеватые усики, пробормотал: «Я сейчас» и растворился в воздухе.
Люди более практичного склада, впрочем, утверждают, что видели, как он бегом протиснулся к выходу из особняка. А еще более практичные уверяли, будто в своем бегстве Стремглавов не забыл прихватить бутылку
Торжество меж тем продолжалось своим чередом. Амалия Константиновна танцевала по очереди с вице-губернатором, полицмейстером де Ланжере, Бертуччи и каким-то стареньким генералом, который никак не хотел отпускать ее. Граф Лукашевский, тоже приглашенный на бал, танцевал с одной из дочерей де Ланжере. Когда танец закончился, граф хотел подойти к Амалии, но его опередил маэстро Бертуччи, который во что бы то ни стало хотел пригласить ее снова.
– Маэстро, – заметил Лукашевский, – вы так часто танцуете с госпожой баронессой, что это начинает казаться подозрительным!
– Еще одно слово, сударь, и я вызову вас на дуэль! – шепнул ему потомок итальянцев. И мило улыбнулся.
Граф закусил губу. Помимо того, что Бертуччи умел дирижировать, сидя верхом на лошади, он еще и считался лучшим стрелком в славном городе О. Поэтому Лукашевский предпочел сделать вид, что не услышал его слов, и отошел в сторону, дожидаясь, когда танец закончится.
Но следующий танец баронесса Корф танцевала с Красовским, потом опять с де Ланжере, и граф сумел подойти к высокой гостье лишь перед большим фейерверком.
– Что вам угодно, сударь? – очень холодно спросила баронесса.
– Меня прислал господин Хилькевич, – промолвил граф. – Он просил передать вам, госпожа баронесса.
Амалия поглядела на его лицо, а затем перевела взгляд на раскрытую ладонь графа, на которой лежало кольцо с довольно крупным сапфиром.
– Что это? – спросила она.
Граф Лукашевский сделал удивленное лицо:
– Мы полагаем, что кольцо может быть из той самой похищенной парюры. И оно досталось нам после долгих поисков.
Баронесса оглянулась на Дашеньку, которая стояла неподалеку от них, и, покачав головой, сказала с сожалением:
– Нет, кольцо не из парюры, хотя и тоже с сапфиром. Боюсь, вас ввели в заблуждение.
К ним стремительными шагами уже подошел маэстро Бертуччи.
– Что-нибудь не так, сударыня? – спросил потомок итальянцев, и по его лицу было видно, что если не так, если граф Лукашевский хоть чем-то посмел задеть милейшую баронессу Корф, то он пожалеет, что родился на свет, и даже восемь дочерей полицмейстера де Ланжере его не спасут.
– Нет, – ответила баронесса, – мы просто разговариваем. О фамильных драгоценностях.
Чувствуя в душе разочарование,
В доме Русалкиных Наденька закончила расчесывать волосы и села у окна. А потом в небе началась огненная феерия. Это было так красиво, так необычно, что у девушки захватило дух.
– Аполлон! Женечка! Сюда, сюда, смотрите скорей!
Но Аполлон ответил, что не видит ничего особенного в происходящем, фейерверк как фейерверк, и вообще, на свете есть куда более важные вещи. А кузен Евгений лишь укоризненно вздохнул и уронил, что подобные излишества – следствие угодничества и пресмыкательства перед особой, от которой власти ожидают для себя неприятностей, вот они и стараются расположить ее к себе.
– Каждый день, – пробасил студент, – то обеды, то праздники. Притом что народ бедствует!
Впрочем, народ, собравшийся на площади, от души веселился, глядя на сказочное действо в небе. Потому что людям, что бы там ни твердили материалисты, нужен не только хлеб, но и зрелища.
Под конец в небе выписался огненный вензель А.К., и тут веселье достигло наивысшей точки. Поэтому, может быть, никто не обратил внимания на темную карету, которая подкатила к губернаторскому особняку.
Из кареты вышел молодой человек во фраке, худощавый и изящный, и вошел в дом. Швейцар, стоявший у дверей и одним глазом косившийся на фейерверк, приосанился и сурово осведомился, приглашен ли молодой человек на вечер.
– Нет, – беззаботно ответил тот. – Наверное, это ужасно, как вы думаете?
В то же время его рука – довольно красивая, надо признать, рука, которую портило разве что то обстоятельство, что перстней на ней было больше, чем пальцев, – порхнула в карман фрака и извлекла из него радужную бумажку.
– Сударь, – в священном ужасе пролепетал швейцар, – но я не могу вас пропустить!
Молодой человек улыбнулся, и тут же швейцар рассмотрел, что в тонких пальцах уже было зажато две бумажки, а не одна. В следующее мгновение пальцы скользнули в карман швейцара и вновь показались наружу, но уже без бумажек.
Швейцар выпучил глаза, поднес руку к карману, но тотчас же спохватился и распахнул дверь. И гость без приглашения, посмеиваясь про себя, вошел в дом.
Он миновал анфиладу ярко освещенных комнат и в третьей или четвертой столкнулся с графом Лукашевским, который остановился, не веря своим глазам.
– Николай? – пролепетал граф. – Но ты же приезжаешь только завтра!
– У меня изменились планы, – беспечно откликнулся знаменитый шулер Николай Рубинштейн. – Так что я приехал сегодня.