Сапфировые волны Мироздания
Шрифт:
– А вы кто т-такой? Как вы в дом в-в-вошли?.. – растерянно заикаясь, сдавленным, нервным голосом произнесла Алевтина Адамовна.
Незваный гость наклонил голову и смахнул с капюшона капли воды от растаявшего снега. Затем он выпрямился и посмотрел на хозяйку дома. Лица в капюшоне не было. И головы, судя по последнему, что успела увидеть хозяйка перед тем, как упасть в обморок, тоже не было. Капюшон держался на пустоте.
Когда Алевтина Адамовна очнулась, то обнаружила себя сидящей на своём любимом диване, на столе стоял всё ещё дымящий ароматом кофейник,
Раздался звонок мобильного телефона. Алевтина Адамовна ответила:
– Слушаю!
– Вы готовы? – раздался красивый, глубокий, властный голос.
– Да, Господин! – ответила она.
– Остальные тоже готовы, они на исходных точках и ждут моего сигнала. Рад, что вы тоже готовы. Ждите.
Господин отключился.
И в семь часов сорок одну минуту прозвучал сигнал.
Из трёх точек в сторону Москвы направились три всадника.
Накануне.
– Эх, Петька! Ничего у нас не выйдет! Время упущено и экзамены мы с тобой провалим!
Вовка нервно швырнул ручку на стол и с обречённым видом уставился в окно.
– Мы ещё руны не пробовали и…
– У нас до экзаменов четыре месяца осталось. Нам нужно было учить, а не гулять. А теперь мы вынуждены какой-то ерундой заниматься! То заклинания, то астрология с нумерологией. Одна твоя бабка Вера с нас тысячу рублей слупила за колдовство, а сочинение мы всё равно на двойки написали! Никакая магия в таком деле не помогает! Только время и деньги потеряли. Учить надо было! Мне родители условие поставили – если всё сдам на четыре и пять, на всё лето к деду поеду, у моря жить буду! Три месяца у моря, понимаешь?! Теперь вот… не поеду, кажется.
Петька всё понимал. И очень старался. Хоть ему на море и не светило поехать, зато он знал цену дружбе. А для его лучшего друга, Вовки, было важно поехать к деду! Тем более на море…
– Вовка, у меня есть ещё один вариант. На случай провала. Вариант беспроигрышный. Но рискованный.
– Да мне уже всё равно! Давай свой рискованный вариант!
– Ты же знаешь, где у меня папка работает? – перейдя вдруг на шёпот, спросил Петька и отчего-то непроизвольно поёжился.
– Точно не знаю. На заводе каком-то, да?
– Да не на заводе он. В лаборатории! Секретной! – ещё тише произнёс Петька.
– И что? Предлагаешь обменять его секреты на «пятёрки» за экзамены? – мрачно произнёс друг.
– Примитивно мыслишь! – обиделся мальчишка, – Там у них такое разрабатывают, что ого-го! И как раз по нашему вопросу!
– Ага. Как с помощью новейших секретных технологий школьникам получать пятёрки на халяву…
Несмотря на то, что слушать такое от лучшего друга было не приятно, предприимчивый мальчишка не сдавался.
– Да ты выслушай меня сначала! Только смотри, это государственная тайна!
– Какая это тайна такая, раз ты её
– Я подслушал! Когда папка с дядей Славой летом на рыбалку ездили, они меня брали, чтобы я во дворе не болтался. Они думали, что я палки для костра собираю, а я подкрался, ну, хотел их напугать, как будто это медведь, засел в кустах и жду момента. А они за работу говорят. И я такооое услышал!!! Несколько дней после этого ни спать, ни есть не мог.
10 января 2020 года. Утро.
Ливерия Поликарповича настиг творческий кризис. Он бесцельно слонялся по своей мастерской в прославленном великими мастерами доме на Верхней Масловке, пытался проникнуться духом истории, прикасался руками к старым стенам, со значением смотрел в окно, в которое смотрели когда-то его более успешные коллеги. Закатывал глаза и безмолвно взывал к богам искусства. Увы, даже намёка на творческий полёт, а уж тем более творческий экстаз, не возникало.
Беспросветная ночь добавила к его унынию нотки отчаяния, сон не шёл, голова была пустая, аванс, выданный заказчиком, улетучился вместе с беспечными друзьями, которые две недели не покидали его мастерской, выскакивая только в магазин через дорогу. А вот теперь ни денег, ни идей, ни настроения. И друзья-предатели разбежались! Ливерию стало бесконечно жаль себя. Такого талантливого, да что там стесняться – гениального художника, и столь же и невезучего человека. Почему он сам для себя обозначился как невезучий, художник не знал. Вероятно, ему так было проще – списал всё на коварные игры мироздания и сидишь, страдаешь. А страдать Ливерий умел как никто другой. Качественно страдал, даже благородно, как страдали русские писатели в изгнании. В Ницце. С покорным принятием своей судьбинушки. Так и говорил, артистично роняя голову в ладонь: «Судьбинушка, видать у меня такая!».
– Ночь-то какая сегодня была… Беззвёздная, долгая и тревожная, – сказал он вслух, глядя в окно. Хорошо, что до утра дожил. Сердце что-то у меня в последнее время пошаливает.
Затем он подошёл к огромному, в полстены зеркалу и с притворной критичностью оглядел себя:
– Да, друг! Постарел ты, – всё также, вслух, авторитетно заявил он своему отражению, – глянь-ка на себя: сухие, мертвенно-синие губы, опустошённый взгляд… Но, вместе с тем – это всё же гордый взгляд!
Тут Ливерия понесло:
– Выразительный, пытливый взгляд бесконечно-зелёных глаз, на моём бледном аристократическом лице с твёрдым, волевым подбородком, красиво очерченными скулами…
– Мужчина, просим прощения за поздний визит, но мы к вам по безотлагательному делу, – прозвучал за спиной художника женский голос.
Ливерий от неожиданности упал. Поднявшись на ноги, он попытался выпрямиться, но спина предательски не разгибалась. Так и стоял в идиотском поклоне с восковым от страха лицом и вытаращенными глазами, теми сами, пронзительно-зелёными. В образе глупого кабачка. А перед ним невозмутимые, даже несколько отрешённые, стояли двое мужчин и одна женщина.