Сапфо, или Песни Розового берега
Шрифт:
— Я надеюсь, вы все меня уже простили и забыли грубость морского волка, — сказал Леонид, растроганный очень понравившейся песней Алкея. — Ведь большую часть времени я провожу среди матросов, гребцов, туземцев, и если бы не такие люди, как вы, то я и сам скоро смог бы превратиться в дикаря. Но все же я не совсем пропащий человек. Не так давно, в Афинах, мне уже приходилось бывать в обществе прославленных певцов и музыкантов — там проходил большой праздник вокруг старинного корабля, на котором плавал еще легендарный Тесей. И я, как достаточно
— О, в Афинах! — воскликнул Фаон радостно. — Ты недавно был в Афинах? Расскажи!
— В Афинах? — встрепенулась Филистина, услышав слово, которое в последнее время само по себе уже вызывало у нее в душе настоящее страдание. — О, нет, давайте хотя бы сейчас не будем ничего говорить про Афины!
— Но — почему?
— Потому что на днях я туда отплываю, а Филистина оплакивает меня, как будто провожает в царство Аида! — весело пояснил Фаон и тут же звонко воскликнул: — Попал! Попал! Твой корабль, Алкей, пошел на дно… Я — победил!
— Ну, это мы еще посмотрим, кто куда отплывает, — нервно подергал свою лощеную бородку Алкей. — Лично я бы не поехал в Афины, даже если бы меня там с ног до головы осыпали золотом.
— Почему? — заинтересовался Фаон, с неохотой отрывая взгляд от корабликов, вверх дном плававших на воде.
— Мальчик мой, ты что-нибудь слышал про страшные законы Дракона, которые действуют только в Афинах?
— Как — дракона? — спросил Фаон и сделал большие глаза, словно речь шла о крылатом огнедышащем чудовище со змеиным туловищем, сказки о котором ему в детстве нередко рассказывала добрая Алфидия. — Разве они бывают на самом деле?
Все присутствующие в комнате невольно рассмеялись, глядя на испуганное лицо юноши.
— Бывают, драгоценный мой, бывают, — сквозь смех проговорил Алкей. — Так звали известного афинского законодателя из аристократического рода — Дракон, и он придумал законы для преступников, которые поражают всех без исключения своей ужасной жестокостью. Знаешь, что в Афинах ждет того, кто будет замечен в краже горстки зерна или одного вилка капусты с чужого огорода? Не догадываешься? Смертная казнь! И никто не будет это даже лишний раз обсуждать!
— Но… я не собираюсь в Афинах воровать капусту, — пробормотал Фаон. — Сапфо говорит, что мой дед — большой богач, и мне не придется…
— Кто знает, что нас ждет впереди? — задумчиво покачал своей седой, вечно всклоченной головой Эпифокл. — Никто из смертных не может знать своих путей. Я вот тоже сейчас должен быть на Фасосе и вести философские беседы с Бебелихом, а почему-то сижу здесь и любуюсь звонкой пустотой твоего красивого лба…
— Ну что вы совсем запугали мальчика! — вступилась Дидамия. — Не слушай их, Фаон. Я слышала, что сейчас в Афинах правит мудрый Солон, который отменил драконовы законы, написанные кровью, и сделал много чего еще разумного, на что стоило бы посмотреть каждому из нас.
— А, попробуем
— Так что там, Леонид, ты хотел рассказать нам про Афины? — напомнила Глотис, которой давно уже порядком надоело слушать разговоры, связанные с отъездом Фаона. — Какие ты там видел самые красивые скульптуры или вазы?
— Увы, на афинском празднике я был уже несколько лет тому назад, и за это время в городе многое могло измениться, и мой рассказ вряд ли окажется достоверным, — ушел от ответа Леонид, посмотрев на несчастную Филистину, затем на Фаона, который теперь не радовался даже своей игрушечной победе, на недовольного Алкея.
Ясно было, что он со своим рассказом о прекрасных Афинах здесь может снова оказаться совсем некстати.
— Но меня не интересуют твои знакомые, которые могли уже умереть, — с вызовом сказала Глотис. — Или правители, которые могли смениться. Также меня вовсе не интересуют — ни Дракон, ни Солон, ни даже тот, кто придет им на смену! Я спрашиваю только о произведениях искусства, которые живут вечно, и им дела нет до человеческой возни!
— Увы, но я плохой мастер рассказывать или описывать то, что я когда-то видел, — озадаченно поскреб бороду Леонид. — Для меня написать письмо или даже пересказать подробности путешествия — гораздо труднее, чем еще раз объехать вокруг света или, например, вспахать вручную плугом целое поле.
— Насколько я поняла, ты человек грамотный, но с буквами и словами не дружишь? — засмеялась Дидамия. — Но неужели ты даже не ведешь записей обо всем самом необычном, что сумел повидать за время своих странствий? Или, быть может, у тебя хоть что-то записано?
— Записываю, — кивнул Леонид и выразительно провел руками по глазам. — Но только вот здесь. Увы, однажды я в Египте попал на грандиозные похороны юного фараона Хиу… в общем, не важно, как его звали, во время которых в жертву было принесено тысяча быков, тысяча гусей, сожжена тысяча круглых хлебов. Я хочу только сказать, что еле-еле запомнил это трудное египетское имя.
— Хм, хм, вот он перед вами — живой пример диалектического противоречия, — многозначительно произнес Эпифокл.
— Ты намекаешь, что такой необразованный моряк, как я, вдруг затесался в общество прославленных поэтов? — грозно нахмурился Леонид. — Но я ни от кого не скрываю: в моем роду не было аэдов — бродячих сказителей, и моя семейная ветвь вовсе не ведет свое начало от Гомера. Да, мой слух вообще не настроен на музыку, а только на шум волн. Но зато по их шуму я научился различать приближение бури, которая случится только на следующий день, и загодя укрыть корабль от непогоды в безопасном месте, и…