Сапиенс как вирус

Гатаулин Сергей

– Ну, допустим, – согласился Жора. – А во-вторых?

– Время! – встревая в разговор, ПервоДим в очередной раз демонстрировал картины гибнущих миров, приходящие от самых далеких своих отражений.

Потемкин торопливо продолжил:

– А во-вторых: работает программа двух уровней. Одна – глобальная, другая – местная. Пока Демон уничтожает среду обитания, аморф на локальном уровне продолжает охотиться за разумом, как проявлением очень сложной программы. Думаю, что для него вирус – это маяк удачной реализации этой программы, наш разум. И чем сложнее

эта программа, тем сильнее он на нее воздействует.

– Но зачем ему все это? И как объяснить подсказки, которые мы периодически получаем? – выдохнул Жора и кивнул на гуорка. – Вот сейчас, без Бейрута мы бы не ничего не смогли сделать, а может и с ним не смогли бы. Так нет же, появилось чудо и сподмогло. Назови ты его Садовником или вселенским справочным файлом, мозгом Мироздания, он ведь от этого понятнее не станет. Почему именно сейчас он влез в мои мозги и подсказал, как перебросить вируса в плазмоид? Не раньше и не позже. Не говорит ли это о том, что все наши действия запрограммированы заранее. Ведь забрался в голову именно тогда, когда без него каюк – идти дальше некуда.

Дмитрий кивнул, его интересовали те же вопросы. Но когда Жора уставился на него, ожидая ответа, он только пожал плечами.

– Не знаю я, кто или что. Может, это запрограммированный процесс, который мы активировали своими действиями и который теперь реагирует на каждый наш шаг. А может, это разум или существо с полномочиями администратора Вселенной, – не давая хакеру навалиться с новой порцией вопросов, он поинтересовался: – Потащили гуорка к Бейруту?

Стоило ему вспомнить о гуорке, как тот подпрыгнул над постаментом, протиснулся в мысли.

– Кем я только не был, – возмутился остывающий плазмоид. – Человеческим симбионтом, человеком, программой, почти богом, но раскаленной лепешкой?! Давайте быстрее, тесно мне тут!

«Вирусапиенс?» – удивился Дмитрий.

– Пошли! – согласился Жора.

– Вы идите, а я домой, – вдруг заявил Вячеслав. – Нужно с родителями определиться, – оправдался он.

Вспыхнула над землей светящаяся линза, рассыпая кучу искр и закручивая воздух в большую мерцающую воронку.

– Постой! – воскликнул Дмитрий. – Ты не мог бы и за моей мамой присмотреть? – сказал и смутился.

Пугачев улыбнулся, кивнул и провалился в воронку, ставшую тут же выпуклой полупрозрачной мембраной. Через секунду и она рассеялась, остался только едва заметный, зыбкий силуэт в воздухе.

– Не сметь! – взревел Потемкина, когда ПервоДим попробовал вмешаться в его чувства и избавить от затопившего душу стыда. И удивился, ощущая, что тот исчез, как будто спрятался от его гнева. «И я решил, что Славка недостаточно человечен, а сам? С тех пор, как стал изменяться, только и делаю, что забываю о маме, – он страдал и в то же время чувствовал радость от того, что снова может переживать. – Так нельзя!»

– Но ты должен спасать мир, – ПервоДим подал голос, но в его словах уже не было той уверенности, что давила на Потемкина последние часы.

– Если для того, чтобы спасти Вселенную нужно перестать

быть человеком, это одно, а если я не должен страдать, потому, что тебе так хочется убивать любые чувства, тогда мне придется вырвать тебя из своей головы.

ПервоДим молчал.

Вспоминая последнюю вспышку своего второго «Я», Потемкин пожалел, что произнес последние слова. Он понимал, что может ошибаться.

– А твои родители? – спросил нерешительно.

Эмоции накрыли, не давая вздохнуть.

– Отец подорвался на мине, когда мне было пять, – выдохнул ПервоДим и Дмитрий не смог сдержать слезы, хлынувшие из глаз. – Мать убили пьяные солдаты.

Дмитрий попытался справиться с навалившимся отчаянием, Вспоминая свою маму, ее теплые руки на голове, улыбнулся и вдруг ощутил, что страдания ПервоДима стихают. Прошло несколько мгновений, и он понял, что может управлять эмоциями не хуже своего двойника.

– А та девушка, – попробовал он закрепить успех. Внутренне сжался, ожидая шторма, но ПервоДим лишь устало прошептал.

– Светлана? Она, как мать, такая же добрая и…

Странно, когда часть твоей души рыдает, а часть удивляется.

Именно эти два несовместимых чувства испытывал Потемкин.

– Ее звали Светлана?

– Слушайте, давайте уже заканчивать рыдать! Времени… – попробовал сунуться Жора и тут же ойкнул и исчез, когда на него обрушились сразу два возмущенных Дмитрия.

– Он прав, – согласился ПервоДим, и Потемкин приготовился к прыжку.

– Пошли! – кивнул он Жоре. – Гуорк на тебе.

Хлопок, другой. Добровик, появившийся в зале через минуту, застал одного Емельяна, бродившего среди множества неподвижных тел, разложенных на невысоких постаментах. Они словно ожидали прихода патологоанатома, а появился он – реаниматор.

* * *

– Нифигасе как вырос! – задохнулся Жора, выпрыгивая из искрящейся воронки.

Выворачивая шею, он задрал голову к небу, пытаясь различить, где заканчивается громадный мерцающий в темноте пузырь. Вершина гигантского купола исчезала в темных тучах, затянувших небо, но и по видимой части можно было понять, что это проявление Демона в земной реальности выросло до невероятных размеров – не меньше полукилометра в диаметре.

Темная масса, нависая над маленьким человеком, редко пульсировала, временами напоминая гигантское сердце, временами – когда изнутри просачивался яркий свет – глаз великана.

Выходя следом, Дмитрий пропустил выплывающего в полумрак гуорка, громко цыкнул, всматриваясь в мерцающую поверхность аморфа.

– Да уж! – выдохнул он.

Пузырь, казалось, почувствовал появление людей: гладкий бок его задрожал, покрываясь мелкой рябью. Затем в мутной глубине зашевелились неясные тени, вспыхнули световые пучки и устремились к маслянистой полупрозрачной поверхности. То приближаясь, то удаляясь, сполохи света прорывались наружу, выхватывая из окружающей фиолетовой темноты развалины домов. С каждой секундой свечение становилось все сильнее, сотрясения почвы ощутимее.