Сарацинский клинок
Шрифт:
Они отступили обратно в лагерь. Ниже по течению им были видны корабли аль Камила. Теперь они не смогут получать продовольствие из Акры или Тира. Ничто не дойдет до них, кроме смерти.
Отовсюду доносился шум воды и свист стрел. Каждая палатка превратилась в нечто вроде подушки для иголок. Метательные машины бросали огромные камни, разрывавшие палатки и людей на части.
Кардинал Пелагиус, стоя по колено в воде, молился.
– О Боже, – кричал он, – спаси нас, твоих сыновей-воинов, которые верно служат тебе!
Пьетро посмотрел на него. Он тоже стоял по колени в холодной воде. Он перестал думать о неизбежном –
Этот служитель Бога обладает верой, и люди всегда восхваляли таких. Я не верую, и это считается грехом, но если мир будет спасен, то спасут его люди доброй воли, высокого ума и не очень верующие… Вера мешает размышлять, а мысль является источником жизни, без которого мы станем зверьми. Вера – это подчинение, зависимость, это – возврат в детство, отказ от принятия разнообразных вариантов истины. Вера мешает прогрессу и узаконивает убийства.
За такие мысли меня могут сжечь на костре; вместо этого я либо утону, либо буду убит сарацинской стрелой во имя веры этого кардинала, его ошибочной веры в то, будто мы хорошо служим Богу – служим убийством и грабежом… Я смахиваю на купца, который не хочет вкладывать капитал в предприятие, в течение веков приносившее столь маленький доход… Вера еще никогда и никому в истории человечества не приносила избавления, если в этот момент не совпадала с волей капризного Бога. И то, чему Бог позволяет случаться с человеком, имеет так мало общего с тем, чего этот человек заслуживает, что даже пророки вынуждены были говорить, что Он карает тех, кого любит…
Пьетро тряхнул головой и вернулся к своей палатке. Он откинул полог и вошел внутрь. Уолдо и Рейнальдо лежали в грязной воде, высунув головы на поверхность и держась подальше от стен палатки, в которых стрелы обычно застревали или их убойная сила ослабевала.
Пьетро смотрел на них, но думал он совсем о другом. Он думал о том, что каждая цивилизация, которая зиждется на одних надеждах и вере в невидимое, неизбежно гибнет от умственного и духовного застоя и в силу особенностей характера Пьетро его ум предлагал альтернативу. Республика будущего будет построена на поиске – путем опыта, путем исследования практики – того, на что мы надеемся, а также доказательств, отделяющих существующее невидимое от фантазий, рожденных умом человека.
Когда мы полюбим истину и возненавидим неправду, но не носителей неправды, когда у нас не будет потребности гипнотизировать себя и далее кадильницами, ритуалами и церемониями, когда мы сможем посмотреть в глаза обнаженной истине и не ослепнуть, когда мы сможем отбросить наши самые сокровенные верования и не оглядываться на них с сожалением. Вот тогда мы будем свободны…
Еще одна стрела пронзила полог палатки. Пьетро рассмеялся.
– Вставайте! – скомандовал он. – Не будем умирать лежа в грязи. Поднимите голову, мои рыцари, глянем в лицо судьбе – и улыбнемся. Если нам суждено умереть, неужели мы не умрем с достоинством? Они встали, явно пристыженные
– В этом бурдюке, – сказал Пьетро, – осталось немного вина…
Утром крестоносцы двинулись обратно, к Дамиетте. Однако они увязали в грязи, гибли сотнями. Тонули. Их уничтожали стрелы, камни.
Пьетро удалось вывести своего коня из грязи. Он увидел группу сарацинских всадников. Их
Он слегка вздрогнул, глядя на грязную воду. Подумал об Ио и об Элайн. Он поручил их попечению Бога. Потом он бросился на противников.
Но столкнуться со всадниками ему не довелось. Небольшой камень, выпущенный баллистой, ударил в шлем и смял его. Пьетро свалился с седла в желтую грязь.
Когда он открыл глаза, то понял, что лежит на склоне холма. Высокий и плечистый шейх склонился над ним, его кинжал упирался в горло Пьетро.
– Аллах Акбар! – сказал шейх. – Аллах велик!
Пьетро улыбнулся. Выбор оказался простым. Он может остаться в живых и когда-нибудь вернуться в Италию, к Элайн.
– Аллах Акбар, – согласился он.
– Нет Бога, кроме Аллаху, – угрожающе прорычал шейх.
Пьетро вновь улыбнулся.
– И Мухаммед пророк его!
Клинок отодвинулся от его горла.
– Вставай, франкская собака, – сказал шейх. – Этими словами ты спас себе жизнь…
– Не моими словами, о, шейх, – ответил Пьетро, – а словами милостивого Бога.
Шейх уставился на него. Другие сарацинские рыцари тоже с любопытством смотрели на них.
– Как это получилось, что ты, франк, так хорошо говоришь на языке людей Аллаха? – спросил шейх.
– Я учил его в юности, – сказал Пьетро, – на Сицилии от ходжа и хаджи [42] , живущих в той стране. Вместе с сыновьями вашего народа я учился цитировать Коран. В доме, где я вырос, ни на каком другом языке не говорили, потому что, хотя мой опекун был еврей-книжник, он свою молодость провел в мусульманской Испании…
– Хорошо! – отозвался шейх и обернулся к остальным рыцарям. – Этого я оставляю себе. У меня есть торговые дела с этими франкскими собаками из Венеции. Он будет следить за моими счетами, и никто не сможет запутать его непонятной речью. Потому что, видит Аллах, мне надоело, что меня обманывают.
42
Автор не смог обнаружить четких различий между ходжа и хаджа. Ходжи наверняка были учителями в вопросах религии, а хаджи могли быть учителями в области права, науки и других светских предметов, но это деление неопределенно.
Он обернулся к Пьетро:
– Как твое имя?
– Пьетро.
– Так вот, Пьетро, с этого дня ты мой раб. По исламу это не позорно, ибо те, кто хорошо служат своему хозяину, щедро награждаются. Ты знаешь что-нибудь о морском деле и о торговле?
– Достаточно, господин, – вздохнул Пьетро, – чтобы служить тебе.
– Хорошо, – сказал шейх. – В доме Абу-Бекра аль Муктафи тебе не о чем будет сожалеть…
У меня, подумал Пьетро, есть немало, о чем сожалеть…
Через несколько дней он вместе со своим новым хозяином приехал в Каир. Его первое впечатление было унылое. Он увидел только заброшенные и убогие хижины бедняков между пирамидами Гизе и городскими стенами и невероятно грязных бедуинов, шныряющих в поисках еды среди разрушенных могил древних властелинов.