Сатана и Искариот. Части вторая (окончание) и третья
Шрифт:
— И тем не менее ты не должен был молчать. Ты — мой друг, и я, может быть, прислушался бы к тебе!
— Нет, тогдашнее твое возбуждение было слишком велико. Да и прислушайся ты, мне бы все равно не удалось поколебать твоего доверия к этому человеку. Я даже думаю, что все сорвалось бы, если бы я посвятил тебя в тайну коларази.
Он опустил голову, помолчал немного, а потом сказал:
— Вынужден сказать откровенно, что я на самом деле кое в чем тебе помешал. Согласен, я был расположен к этому негодяю.
— Стало быть, ты готов успокоить мою
— Да. Ты ничего не упустил, ты не сделал ничего такого, что изменило бы ход событий.
— Благодарю тебя! А теперь, о шейх, расскажи нам, что тебе известно о смерти Отца двенадцати пальцев. Хорошие ли у них были отношения с коларази?
— А как же! Коларази был очень приветлив с этим молодым человеком. Видимо, это входило в его план; он хотел усыпить бдительность Отца двенадцати пальцев. Мы поставили лагерь в ущелье. Позавчера после вечерней молитвы они вдвоем вышли из лагеря и направились к месту, расположенному между пленными солдатами и лошадьми. Потом мы услышали выстрел, негромкий, скорее даже слабый. Такой звук издают крохотные чужеземные пистолеты с вращающимся барабаном; они заряжены шестью пулями, но у них только один ствол. Потом коларази вернулся в лагерь и рассказал мне, что его друг только что застрелился.
— Он привел какую-нибудь причину?
— Да. Он сказал, что его друг сделал это от тоски, уныния, пресыщенности.
— А вы замечали у него тоску?
— Нет. В те немногие дни, что он у нас провел, у него было постоянно веселое лицо, и он часто вызывал у нас смех своими шуточками.
— Но ведь это совсем не подходит тоскующему человеку!
— Коларази сказал нам, что его другу уже очень давно наскучила жизнь и он не раз пытался покончить с собой. Именно по этой причине коларази старался не спускать с него глаз.
— Дальше! Что вы сделали, услышав о мнимом самоубийстве?
— Я приказал зажечь факел из пальмовых волокон; потом мы отправились на то место, где лежал труп.
— А молодой человек был в самом деле мертв? Ты в этом убедился?
— Нет, потому что наша вера учит: прикоснувшийся к трупу становится нечистым. Если бы умерший был одним из наших, это было бы совсем другое дело; но он был чужестранцем. Так почему же мы должны были марать руки, прикасаясь к нему?
— Хм! Его похоронили?
— Да, это сделал коларази.
— И никто ему не помогал?
— Никто, и по той же причине. Да коларази никого и не просил об этом.
— Когда это случилось?
— Вчера. Когда вас привели ко мне, коларази как раз подошел. Он явился прямо от могилы; он не успел закопать ее и потом отправился доканчивать свое дело, когда мы развели вас по палаткам.
— Ты видел отверстие от пули?
— Да, смертельный металл вошел прямо в сердце. Ты что, считаешь подобные вещи важными, расспрашивая меня о них?
— Исключительно важными. Я должен немедленно отыскать могилу; прошу тебя пойти со мной.
Конечно, он согласился, но перед уходом сделал несколько необходимых распоряжений по лагерю. Крюгер-бей, Виннету и Эмери тоже
— Разве из твоих слов не вытекает, что ты не веришь в самоубийство?
— Конечно, не верю, потому что такой жизнерадостный человек, как Отец двенадцати пальцев, не мог убить себя. И потом, коларази — это такой человек, который способен на все. Он буквально охранял чужеземца, казалось, что юноша — его пленник.
Разговаривая, мы прошли почти все ущелье, пока наконец шейх не показал нам место, где находилась могила. Собственно говоря, о могиле как таковой не могло быть и речи: это была кучка камней, прикрывавшая труп. Мелтон выполнил свою работу спустя рукава. Мы разобрали кучку за несколько минут.
— Heavens! [64] — вырвалось у Эмери, когда он увидел убитого. — Какое сходство!
— Уфф! — выпустил воздух Виннету, не добавив к этому восклицанию ни слова.
64
Боже (англ.).
— Машалла! — ужаснулся господин ратей. — Да ведь это же тот человек, которого ты привез из Туниса!
— Ты находишь сходство между ними?
— Да, и очень большое, я сам бы в это не поверил, если бы не видел собственными глазами.
— И тем не менее именно сходство позволило этому человеку выполнить свой план! Надо внимательно осмотреть его одежду!
На своем веку я повидал многих мертвецов, но этот производил на меня особое впечатление, и не только вследствие обстоятельств, оборвавших его жизнь, но прежде всего — выражением мертвого лица. На нем застыла улыбка, такая мирная, такая, я бы сказал, блаженная, словно он спал, а счастливое сновидение ублажало его душу. В какой-то момент мне даже показалось, что он жив, я потрогал его руками, чтобы убедиться, что он действительно мертв.
В его карманах я ничего не обнаружил. Но, осматривая тело, я заметил повязку на левой руке.
— Что это такое? — спросил я шейха.
— У него было пулевое ранение. Мы окружили ваших кавалеристов очень быстро, коларази практически не сопротивлялся, и мы обошлись всего одним выстрелом. А пуля, как известно, дура — попала в чужеземца, который здесь вообще ни при чем, его просто заманили сюда. Пуля почти срезала ему первую фалангу большого пальца на левой руке, так что пришлось ее откромсать ножом.
— Ах, так! Я должен на это взглянуть.
Я размотал повязку, на которую пошел кусок головной накидки, и убедился, что кончика пальца нет. Ко мне приблизился Виннету, осмотрел рану и сказал:
— Теперь мой брат мог бы обнажить сердце!
Я так и сделал. Да, как раз там, где расположено сердце, виднелся след револьверной пули; она быстро и чисто сделала свою работу, потому что и рана и кожа вокруг нее были такими чистыми, будто тело отмывали. И на одежде не было заметно пятен крови.