Сатанинская пристань
Шрифт:
– Отлично, – сказал я. – Можно, я поем?
– Нужно только решить, к которому из королей ты пойдешь на службу.
– К самому лучшему, – сказал я.
– Наверное, к тому, который ближе живет, – сказала мать.
– Гениально, – сказал я. – А поесть можно?
В эту минуту, наконец, заскрипела калитка, и во двор вошел отец. Мать замолчала. Он прошел в дальний угол двора. Я заметил, что его панцирь разорван на боку, а над глазом запеклась кровь.
– Почему так поздно? – сухо спросила мать. Он
– Что случилось? – спросил я. Отец снова не ответил. Он возился с застежками и ремешками своего панциря и ругался вполголоса.
– Помоги ему, – сказала мать. Я не пошевелился. Я не мог преодолеть отвращения, которое вызывало во мне все, что связано с оружием или войной. Я не мог заставить себя прикоснуться к панцирю.
Отец справился с доспехами без моей помощи и вернулся к столу. Мать подала ему ломоть праздничного хлеба и кружку молока. Он принялся за еду.
У меня пропал аппетит. Больше всего мне хотелось, чтобы традиционный разговор начался как можно позже, а еще лучше – не начался бы вообще.
Отец доел, смахнул крошки на пол и сказал:
– Война.
– Опять, – мать вздохнула. – Вам еще не надоело?
Он тяжело посмотрел на нее и ничего не сказал.
– С кем? – спросил я.
– С Центральным Рынком.
Не зря у меня портилось настроение. За Центральным Рынком жила Моя Девушка. Значит, наше примирение откладывается, как минимум, на три-четыре дня.
– С Центральным Рынком? – задумчиво спросила мать. – А где это?
– На юге, – сказал я. – Точнее, на юго-западе.
Она удивилась.
– Там же нечем дышать! Как же там воюют?
Отец поднялся из-за стола, молча осмотрел автомат, повесил на плечо тяжелый щит. После этого подошел ко мне и хмуро сказал:
– Собирайся, пойдешь со мной.
– Зачем?
Для отца подобный вопрос звучал, по меньшей мере, нелепо. Тем не менее, он ответил:
– Пора начинать.
– Наш президент распустил гвардию, – сказала вдруг мать. – Я имею в виду, старую гвардию. Скоро будут набирать новую. Может быть, дня через три. Или четыре. Так говорят при дворе. Во всяком случае, я так слышала.
Отец молча смотрел на меня. Я медленно поднялся из-за стола. Он кивнул и направился к калитке.
– А казнить их будут, видимо, завтра, – сказала мать.
– Кого? – спросил я машинально.
– Старых гвардейцев, кого же еще? – мать отщипнула корочку хлеба. – Президент не может набирать новую гвардию до казни. Вот я и подсчитала: если через три дня будут набирать новую, значит, старую гвардию казнят завтра или послезавтра.
Отец остановился у калитки и вопросительно посмотрел на меня. Я не двигался.
– Я жду.
– Не пойду, – сказал я. – Не хочу.
Он пожал плечами:
– Как хочешь, сегодня у меня нет времени тебя уговаривать.
Он ушел. Я посмотрел
Зря она так считала. Становиться пажем мне хотелось еще меньше, чем становиться спартанцем.
– Ты оскорбил отца, – сказала мать сдержанно. – Когда он вернется, попроси у него прощения.
– Если вернется, – сказал я.
– Что?
– Ничего.
– Впрочем, – сказала она, – он тоже неправ. Ты уже взрослый. С твоим мнением следует считаться.
Она имела в виду свое мнение.
– Эти спартанцы, – мать брезгливо поморщилась, – редко моются и едят всякую гадость, – она выжидательно посмотрела на меня.
Я промолчал.
– Голова болит, – сказала мать. – Пойду прилягу.
Я снова промолчал, я понимал, что никуда не денусь, отправлюсь вслед за отцом, едва только мать уйдет к себе.
5
Причин, заставивших меня отправиться к Центральному Рынку, было две. Во-первых – Моя Девушка. Она жила на Юго-Западной окраине города, то есть, за Рынком. А во-вторых – я испытывал какое-то смутное чувство вины перед отцом. Не знаю, почему.
Когда я подошел к Рынку, там уже собралось множество любопытных, в основном – детей и подростков. Они стояли у пограничных столбов, пересекавших с запада на восток базарную площадь, облепили росшие у входа деревья, балконы близлежащих домов.
За столбами шла война. Там убивали, жгли, насиловали женщин. Все шло, как положено на войне. Я, впрочем, ничего такого не видел. Отец рассказывал о прежних войнах, так что я прекрасно представлял себе все это, убедиться же в истине этих рассказов воочию особого желания не было. Я просто ждал, когда все закончится.
Ждать мне пришлось часа полтора. Любопытные разошлись. Я миновал пограничные столбы и осторожно пошел по Рынку.
Среди тлеющих развалин валялись убитые. Я старался подальше обходить их. Посередине рынка, за длинным пустым прилавком сидел, подперев голову, продавец помидоров. Помидоры лежали аккуратной горкой рядом с весами. Я подошел, чтобы спросить, кто победил, но понял, что он тоже мертв.
Из ближайшего бара донеслось нестройное пение. Бар находился возле боковых ворот, которые во время войны запирались.
Я вошел внутрь.
Пели пьяные солдаты. Голые по пояс, они сидели за длинным узким столом, залитым пивом. Оружие и грязная одежда были грудой свалены в угол, подле незажженного камина. Стол загромождали кружки, тарелки с рыбой, бутылки.
Я подошел к бармену, равнодушно взиравшему из-за высокой стойки на веселившихся, и спросил:
– Кто победил?
– А что, опять война? – спросил он, в свою очередь.