Сатирическая история от Рюрика до Революции
Шрифт:
– Никто больше не плачет?
– Никто, ваше величество.
Царь задумался, потом лукаво посмотрел на Бенкендорфа и произнес:
– Если нет слез, то и нечего утирать, а если нечего утирать, то не надо и Третьего отделения…
Бенкендорф смутился.
– Ваше величество! – начал он. – Сегодня нет слез, а завтра могут быть: народ у нас преподлейший. Как будто смеется, а чуть отвернешься – плачет.
– Хорошо! Хорошо! – сказал царь. – Я вижу, что ты умный человек. Действуй!
И
Одной рукой вызывал слезы, а второй утирал их. После «утирания» многие остались без глаз, что было еще лучше. Без глаз ведь не заплачешь. Николай Павлович был очень доволен как действием Третьего отделения, так и понятливостью Бенкендорфа. Впоследствии графу Бенкендорфу был подчинен и российский Парнас.
При Николае Павловиче стали процветать на Руси литература и искусство. Заметив этот беспорядок, царь призвал Бенкендорфа и приказал:
– Обрати внимание!
– Слушаюсь!
– Кто главный из тех, что пишут?
Бенкендорф сообщил:
– Черненький есть такой, из африканцев, и фамилия у него такая страшная, огнестрельная.
– Какая, говоришь, фамилия?
– Огнестрельная, ваше величество. Пушкин его фамилия. Сам маленький, маленький, а стихи пишет.
– Это главный?
– Главный, ваше величество.
– А еще кто есть?
– Малоросс один, Гоголем называется, хотя и настоящая его фамилия Яновский. Да еще вот Дельвиг барон.
– Барон, а пишет! Не ожидал я, чтобы барон занимался такими делами. Русский?
– Из немцев как будто.
– Что же это такое? То африканец, то малоросс, то немец. Последи! В особенности за этим, за африканцем. Как бишь его?
– Пушкин.
Вот за этим-то и последи!
Бенкендорф последил, и славный император Николай Павлович пережил почти всех поэтов и писателей своего времени.
Он пережил Пушкина (был убит), Лермонтова (был убит), Гоголя (сошел с ума), Грибоедова (был убит) и многих других.
Сам Николай Павлович никого из поэтов не убивал, и Бенкендорф никого не убивал. Они только знали, кого кем окружить, кого, куда послать и какую вокруг кого создать атмосферу.
Остальное уже делалось само собой…
Внешняя политика
Цари российские всегда всякую победу над врагом внешним приписывали своему счастью, своему гению и своему уменью организовать победу.
После всякой удачной войны цари, говоря языком вульгарным, невероятно «хамели» и так высоко задирали нос, что «верноподданные» опасались:
– Не улетел бы на небо высочайший и августейший нос.
Естественно, что после побед, над Наполеоном российские самодержцы сразу положили ноги на
При Николае Россия очень напоминала стоявшего на перекрестке и следящего за порядком городового.
Немножко подвыпивший, гордый своим положением и званием, красноносый городовой выпучил глаза, в которых застыл вопрос:
– Кого бить? Кого тащить в участок?
Николай также стоял на перекрестке Европы и, бешено вращая белками, спрашивал:
– Кого бить?
Европа по возможности уклонялась от услуг Николая Павловича: нетрезвому городовому поневоле пришлось «бить» и «тащить» врага внутреннего. «Били» и «тащили» поляков, евреев. Но больше всех «били» и «тащили» крестьян и солдат. Но вот однажды с Запада послышался крик:
– Горрродовой!.. Горрродовой!
Встрепенулся Николай Павлович. Засверкали глаза. Забилось сердце.
– Кто зовет на помощь? – спросил царь.
Ему сказали:
– Австрия.
– Против кого? Против врага внешнего? Тогда надо подумать.
Но получил в ответ:
– Нет, против врага внутреннего. Народ у него бунтуется. Требует свободы.
– Ах, так! Покажу же я им!
И храбрый Николай двинул свое войско в Австрию на помощь Францу-Иосифу.
Справившись с внутренним врагом Австрии, Николай Павлович снова стал на свой пост.
Недолго пришлось ему стоять без дела. В один прекрасный день пришли греческие люди и принесли жалобу на турок!
– Обижают вас? – спросил Николай.
– Обижают.
– А что дадите за защиту?
Стали торговаться. Николай размышлял:
– Турки народ не очень сильный. Пожалуй, что не сильнее врага внутреннего. Недолгое ним нужно будет возиться. Опять же Константинополь…
Еще задолго до Милюкова русские цари были в вопросе о Константинополе ярыми милюковцами.
При слове «Константинополь» у русских царей начинала слюнка течь, и, глядя на шапку Мономаха, они с презрением говорили:
– Тоже шапчонка!.. Вот корона византийских императоров – вещь!
И спали, и видели во сне, как поверх короны польской, финляндской, российской, и прочая и прочая и прочая, надета корона византийских императоров.
– Пойду за короной в Константинополь! – решил царь. – И с греков что-нибудь стянуть можно будет.
Николай Павлович объявил войну Турции.
Но тут случилось непредвиденное обстоятельство. Наши вечные испытанные друзья англичане решили по-дружески вонзить нам кинжал в спину. То же самое решили сделать французы. Увидел Николай Первый, что дело плохо, и подумал было:
– Не бросить ли в то дело? Бог с ним, с Константинополем, своих столиц немало: Петербург, Москва, Киев, Казань.