Сатиры в прозе

Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович

Лизунова (тихо). Взволнован очень… от современного вопроса взволнован… не спит, не ест… только трубку… трубку только курит!

Петров. А любопытно бы знать, очень бы любопытно, какие-то Иван Павлыч вести из Питера вывез?

Антонова. Однако позвольте вас, Разумник Федотыч, спросить, об каком это вы смертном часе изволите говорить?

Примогенов. Точно вы, сударыня, маленькие!

Антонова. Нет, я не маленькая, а только если вы насчет этой эмансации говорите, так я вам вот что скажу (с торжествующим видом): ничему я этому не верю!

Постукин вновь горько улыбается.

Мощиньский. Молодец, Степанида

Петровна! Charmant! d'elicieux! [33]

Антонова. Да, не верю! вы вот мужчины, да верите, а я и дама, да не верю!

Примогенов. Позвольте, однако…

Антонова. Я этим глупостям совсем, совсем не верю! Я еще давеча всем своим девкам сказала: девки-подлянки! если вы этой эмансации дожидаетесь, так у нас, говорю, становой не далеко! Так это, стороной, дала им понятие!

Примогенов. Поверите, Степанида Петровна, коли на бумаге покажут.

33

Очаровательно! прелестно!

Антонова. Не поверю, Разумник Федотыч!

Примогенов. И бумаге не поверите?

Антонова. И бумаге не поверю… потому, не натурально.

Кирхман. Это весьма любопытно. (Смеется.)

Антонова. Смейтесь, смейтесь, Андрей Карлыч! Я ведь давно знаю, что у вас змея на языке!

Кирхман смеется сильнее.

А я вот не верю, да и не верю!

Примогенов. Зачем же вы приехали, коли не верите? Зачем Семена-то Семеныча без призору оставили!

Антонова. Скажите пожалуйста, какую вы власть надо мной взять хотите! Что ж, по-вашему, я и выехать без вашего позволения не смей!

Примогенов. Успокойтесь, сударыня! Я это больше на тот предмет сказал, что, может быть, вы спички в спальной оставили, так Семен Семеныч…

Антонова (всплеснув руками). Ах, оставила! ах, оставила!

Примогенов. А это бывает. Прошлого года у Андрея Петровича на деревне крестьянский мальчишка… взял, знаете, наложил под лавку щепочек да лучнночек: сем-ко я, дескать, яичницу сотворю.

Антонова. Ах, не убивайте!

Примогенов. И можете себе представить, ведь шутя, каналья, всю деревню спалил!

Двери с шумом отворяются; входит Сергеев.

СЦЕНА II

Те же и Сергеев (белокурый молодой человек весьма приличной наружности; корчит дипломата и потому бреет усы и бакенбарды и расчесывает сзади пробор `a l’anglaise; [34] ходит лениво, несколько переваливаясь: говорит отрывисто и вообще желает принять начальственный тон). При появлении его все встают.

Примогенов (кланяется, касаясь рукой до земли). Отцу и благодетелю от сирот…

34

по-английски.

Мощиньский. А мы, mon cher, [35] глаза проглядели, вас ждавши!

Сергеев. Здравствуйте, господа! mesdames! [36] (Жмет всем руки.) А Иван Фомич по обыкновению?

Петров. А вы ему, Иван Павлыч, гусара-с… прикажете?

Сергеев (сухо).

Теперь не такое время, чтоб шутками заниматься.

Петров конфузится.

Очень рад, господа, видеть вас у себя.

Примогенов (в сторону). Вон оно куда пошло! И гусары в немилость попали! (Громко.) Благополучно ли в Питер съездить изволили, благодетель?

35

дорогой мой.

36

дамы!

Сергеев. Благодарю вас, я своей поездкой очень доволен.

Мощиньский. Еще бы! нынче там нашего брата провинциала обеими руками хватают!

Сергеев. Это правда. Ждут от нас… да! я имел честь об этом со многими сановниками совещаться, и все в один голос говорят: attendez, messieurs, [37] вы будете призваны, чтоб высказаться! Поздравляю вас, господа!

Примогенов. Вот оно что-с!

Мощиньский. Au fait, [38] оно и естественно, потому что мы ведь сердце России.

37

подождите, господа.

38

В самом деле.

Примогенов. Об чем же мы высказываться будем, благодетель?

Сергеев. В этом отношении, господа, вы можете быть покойны. Конечно, об нас озаботятся и дадут что-нибудь… ну, руководство какое-нибудь…

Кирхман. Диалоги-с.

Сергеев снисходительно улыбается.

Мощиньский. А ведь это отлично, mon cher, будет! Встанешь с места… разумеется, побледнеешь… (Становится в позу.) «Господа! пользуясь дарованною нам милостью, я прошу у вас позволения поговорить о различных недугах, снедающих наше любезное отечество»…

Антонова. Гм… мы, кажется, подобру-поздорову… Мудрено это! Чудно, право чудно чтой-то вы говорите, господа! Слушаю я вас, да только молчу! Слушаю, да молчу!

Мощиньский (заигрывая). А что ж, почтеннейшая Степанида Петровна, разве худо?

Антонова. Уж какие мы, сударь, с тобой говорители! Сидели целый век около печи да молчали! Разве по хозяйству что-нибудь распорядишься, так и тут больше рукой покажешь… а то говорить! Ну, позовут хоть меня, ну, посадят, разумеется: «высказывайтесь, мол, Степанида Петровна, какая у вас там статистика… сколько коровушек, индюшечек, поросяточек?» А другой еще озорник подъедет: «сколько, мол, у вас денег в шкатулке, Степанида Петровна?» Так, по-вашему, я и должна на все эти глупости отвечать? Как же? Держи карман!

Сергеев, а за ним и прочие смеются; Лизунова сочувственно кивает головой.

Кирхман. А шкатулочка-то, видно, с секретом, Степанида Петровна?

Антонова (сентиментально). Про то только бог может знать, что у кого есть, Андрей Карлыч! Тот, которого считают богачом, может вдруг оказаться бедным… так бедным, так бедным, что хуже Лазаря!..

Кирхман. Так-с.

Антонова (язвительно). А тот, который весь век притворяется неимущим, вдруг может оказаться мильонщиком!

Кирхман смеется.