Сатурналии

Макробий Феодосий

(16) [А] самые знающие древность [люди] сообщают, что при похищении сабинянок¹²⁹ одна женщина по имени Херсилия, изо всех сил цеплявшася за дочь, [была] похищена вместе [с ней]. Ромул отдал ее в жены какому-то Госту из латинской земли, отмеченному добродетелью, который бежал под его покровительство, и от нее родился мальчик прежде, чем какая-либо другая из сабинянок произвела потомство. Потому, что он первым был рожден на чужбине (in hostico), мать нарекла его Гостом Гостилием, а Ромул удостоил его золотой буллы и отличия в виде претексты. Ведь сообщают, что он, когда созвал похищенных [сабинянок] для утешения, обещал дать значительный дар ребенку той [женщины], которая первой родила бы римского гражданина.

(17) Некоторые [же] думают, что благородным мальчикам [было] предписано привязывать к булле на груди изображение сердца, смотря на которое, они считали бы себя людьми, только если бы проявляли сердечность. И тога претекста, [некоторые думают], [была] дана им [для того], чтобы сообразно с цветом пурпура ими руководило благородное чувство стыдливости.

(18) [Итак], мы сказали, откуда [в Риме появилась] претекста; прибавили [к этому] и [рассказ] о причинах, по которым, считают, она [была] предоставлена отрокам. Теперь в немногих [словах] надо изложить, на

каком основании [название] этого одеяния вошло в употребление [как семейное] имя.

(19) Раньше у сенаторов был обычай входить в курию вместе с одетыми в претексту сыновьями. [Как-то] в сенате, когда какое-то очень важное дело было перенесено на следующий день, постановили, чтобы это дело, которое обсуждалось, никто не разглашал, пока оно не будет решено. (20) [Однако] мать мальчика Папирия, который вместе со своим родителем был в курии, спрашивает сына, что же [такое] делали в сенате отцы. Мальчик отвечает, что он должен молчать и что об этом не дозволено говорить. [От этого] женщина еще более стремится выведать [у него]: таинственность дела и молчание мальчика подстегивают ее желание к расспросам. Итак, она добивается [ответа] еще настойчивей и требовательней. (21) Тогда мальчик, так как мать напирает, решается на забавный и веселый обман. Он говорит, что в сенате обсуждалось, что более полезно и лучше для государства: чтобы один [муж] имел двух жен или чтобы одна супруга была у двух [мужей]. (22) Когда она это слышит, ужасается в душе, поспешно выходит из дома, сообщает [об этом] другим матронам, и на следующий день к сенату стекается огромная толпа матерей семейств. Плача и умоляя, они просят, чтобы лучше [уж] одна [женщина] становилась супругой двух [мужчин], чем один мужчина – супругом двух женщин. (23) Входящие в курию сенаторы удивлялись [тому], что это за разнузданность [такая у] женщин и что значило бы это требование, и побаивались этой бесстыдной выходки застенчивого пола как немалой странности. (24) [Но] мальчик Папирий устраняет [это] общее смятение. Выйдя на середину курии, он рассказывает, что мать настойчиво хотела узнать [о деле в сенате], и он сам для матери сочинил [эту шутку]. (25) Сенат оценивает верность и находчивость мальчика и принимает решение, чтобы мальчики, кроме одного этого Папирия, не входили в курию вместе с отцами. И [еще] этому мальчику, по возрасту носящему претексту, ради почести указом [сената] [было] дано прозвище “Претекстат” за умение отговориться¹³⁰. (26) Это прозвище потом удержалось в имени нашей семьи. Таким же образом были названы [и] Сципионы: Корнелий, который [своего] тезку – отца, лишенного зрения, направлял вместо посоха, был прозван Сципионом¹³¹ и передал это имя потомкам. Так [и] твой Мессала¹³², Авиен, назван по прозвищу Валерия Максима, который был прозван Мессалой, после того как взял Мессалу, знаменитейший город Сицилии. (27) И неудивительно, что из прозвищ зародились [семейные] имена, ведь от собственных имен были образованы прозвища, как, [например], от [родового имени] “Эмилий” – [прозвище] “Эмилиан”, от “Сервилий” – “Сервилиан”».

(28) Тут добавил Евсевий: «Мессала и Сципион, как ты сообщаешь, получили прозвища – один за добросердечие, другой за доблесть. Я хочу, чтобы ты сказал, откуда взялись [прозвища] “Скрофа” и “Асина”, которые являются прозвищами незаурядных мужей, но кажутся скорее оскорбительными, чем почетными».

(29) Тогда тот [ответил]: «И не уважение, и не порицание, но случай породил эти имена. Ведь прозвище “Асина” было дано Корнелиям, потому что старший [из] рода Корнелиев, когда он [то ли] приобретал поместье, [то] ли отдавал дочь жениху, и от него по установленному обычаю требовались поручители, привел на форум ослицу (asinam), нагруженную деньгами, как бы в качестве залога вместо поручителей. (30) Тремеллий же был прозван Скрофой из-за такого случая. Этот Тремеллий был в поместье вместе с челядью и детьми. Его рабы, схватив заблудившуюся соседскую свинью (scropha), режут [ее]. Сосед, созвав сторожей, обходит все кругом, [но] нигде не может [ее] отыскать. И [тогда] он обращается к владельцу [поместья с просьбой], чтобы ему возвратили скотину. Тремеллий, который узнал об [этом] деле от управителя, помещает тушу свиньи под покрывала, поверх которых ложится [его] жена, [и] разрешает соседу поиск. Когда [дело] дошло до спальни, он произносит слова клятвы [о том], что в его усадьбе нет никакой свиньи: “Кроме этой [вот], – говорит – которая лежит на покрывалах”, – [и] показывает на ложе. Эта забавнейшая клятва дала Тремеллию прозвище “Скрофа”».

Глава 7

(1) Пока об этом говорили, один из прислуги, которому было поручено пропускать желающих навестить господина, сообщает, что прибыл Евангел вместе с Дисарием, который тогда в Риме, казалось, превосходил [всех] прочих, преподававших искусство врачевания. (2) Хмурым выражением лица большинство из сидящих показало, что прибытие Евангела мешает хорошему [проведению] досуга и мало соответствует [их] мирному собранию. Ведь он был [человеком] язвительно-насмешливым, с дерзко-нахальной речью, наглым и пренебрегающим неприязнью, которую он вызывал по отношению к себе [своими] словами, повсюду сеющими ненависть, так как не выбирал выражений. Но Претекстат, поскольку он был в отношении всех [людей] равным образом благожелательным и снисходительным, повелел посланным навстречу, чтобы их пропустили. (3) Их, [уже] входящих, сопровождал кстати подоспевший Гор, муж, одинаково крепкий телом и духом, который начал заниматься философией после бесчисленных побед среди кулачных бойцов и, став последователем учения Антисфена, и Кратета, и самого Диогена, заслужил славу среди киников.

(4) А вошедший Евангел, после того как встретил такое возвышенное собрание, говорит: «Случай ли привел к тебе, Претекстат, всех этих [людей] или что-нибудь более значительное, ради чего, по необходимости удалив свидетелей, вы согласно уговору сошлись, собираясь поразмышлять? Если это так, как я полагаю, [то] я скорее уйду, чем приобщусь к вашим тайнам, от которых я избавлюсь по [собственной] воле, хотя судьба сподобила [меня] ворваться [к вам незваным]».

(5) Тогда Веттий, хотя и был неизменно стоек относительно того, что касается душевного спокойствия, все же несколько возмущенный столь резким заявлением, сказал: (6) «Если бы ты, Евангел, поразмыслил или обо мне, или об этих светочах безупречности, [то] не предполагал бы между нами никакой такой тайны, которая не могла бы быть известна или тебе, или даже простонародью, потому что я и [сам] помню, и не считаю кого-либо из этих [присутствующих] не знающим того священного предписания философии,

что с людьми следует говорить так, как будто [это] слышат боги, [а] с богами – говорить так, как будто [это] слышат люди¹³³. Вторая часть этого правила завещает, чтобы мы не добивались от богов [того], в чем было бы неприлично признаться людям, что мы [этого] хотим. (7) Мы же сошлись, чтобы и священным праздникам честь оказать – и притом избежать праздничного безделья, – и обратить досуг в полезное занятие, намереваясь посвятить весь день ученым сообщениям, собираемым как бы вскладчину. (8) Ведь если благочестие на протяжении священных праздников никак не будет препятствовать отведению ручьев, если божеские установления и право допускают окунать овец в целебный поток¹³⁴, [то] почему считают, что почтение к благочестию не дозволяет уважаемое занятие науками в святые дни? (9) Но, так как какой-то из богов пожелал присоединить к нам именно вас, посодействуйте, если соблаговолите, провести нам день за общими и беседой, и обедом [так], чтобы ими – [чего] я намереваюсь добиться – были довольны все, кто сегодня присутствует [здесь]».

(10) Тогда тот [сказал]: «Вступать в беседу незваным [гостям] вовсе не считается неприличным. Но врываться по собственному желанию на приготовленное для других пиршество, даже [на пиршество] к брату, – [об этом] и у Гомера упомянуто не без порицания¹³⁵. И смотри не подумай слишком [уж] горделиво, что к тебе прибыли [целых] три Менелая, хотя [даже] к такому знаменитому царю, [как Агамемнон], прибыл [всего лишь] один [Менелай]».

(11) После этого, стараясь поддержать Претекстата, все [стали] просить и ласково приглашать к товарищескому общению особенно настойчиво и больше всего Евангела и [лишь] изредка вошедших вместе с ним. (12) Между тем Евангел, смягченный просьбой всех [присутствующих], говорит: «Я думаю, вам известна книга из Менипповых сатур Марка Варрона, которая озаглавлена Что-нибудь да принесет тебе вечеря¹³⁶, в которой он ограничивает число обедающих согласно тому правилу, чтобы [их] было и не меньше, [чем] Граций, и не больше, чем Муз¹³⁷. [А] я вижу, что вас здесь [как раз] столько, если исключить распорядителя пира¹³⁸, сколько Муз¹³⁹. Зачем же вам нужно [еще кого-то] прибавлять к [этому] совершенному числу [гостей]?» (13) И Веттий [в ответ на это] говорит: «Ваше присутствие позволит нам соединить [вместе] и Муз, и Граций: [вполне] оправдано, что они встречаются на празднике главы всех богов»¹⁴⁰.

(14) Итак, когда они уселись, Гор, глядя на Авиена, которого он имел обыкновение по-дружески посещать, сказал: «При почитании этого Сатурна, которого вы называете главой богов, ваши обряды отличаются от [обрядов] благочестивейшего племени египтян. Ведь те не принимали в святилища храмов ни Сатурна, ни [даже] самого Сараписа¹⁴¹ вплоть до кончины Александра Македонского. [Но] после него, подавленные самовластием Птолемеев, они были вынуждены принять также [и] этих богов для поклонения по обычаю александрийцев, у которых их особенно почитали. (15) Однако они повиновались власти таким образом, что совершенно не нарушили правила своего богослужения. Ведь так как египтянам никогда не дозволялось умилостивлять богов скотом или кровью, но только молитвами и курением [благовоний] – а этим двум пришельцам жертвы надлежало приносить согласно обычаю, – их святилища поместили вне границ [городов], чтобы и те священнодействия торжественного обряда кровопролитием почтить, и притом не осквернить убийством скота городские храмы. Таким образом, ни один город Египта не принял внутрь своих стен святилище и Сатурна, и Сараписа¹⁴². (16) Одного из этих богов, [Сараписа], я знаю, вы [также] приняли с трудом и насилу, но Сатурна вы прославляете среди прочих [богов] даже с величайшим почтением. Итак, если нет ничего [такого], что препятствовало бы мне это знать, [то] я хочу, чтобы [оно] было вынесено на обозрение».

(17) Тут Авиен, возлагая на Претекстата [исполнение] желания вопрошающего [Гора], молвит: «Хотя все присутствующие имеют вес в соответствующей науке, однако единственно Веттий, осведомленный о всех священных обрядах, может открыть тебе, [Гор], и возникновение поклонения, которое воздается этому богу, и причину торжественного праздника [в его честь]». Хотя Претекстат попытался переложить это на других, все потребовали от него, чтобы [он] сам изложил [этот вопрос]. (18) Тогда, при наступившем молчании, он начал так: «Мне кажется допустимым выносить на обозрение не то возникновение Сатурналий, которое относится к сокровенной природе божественности, но [то], которое излагается в смешении со сказочными [повествованиями] или открывается природоведами (physicis) народу. Ведь не допускается рассказывать о таинственных и проистекающих из источника [самой] истины учениях. А если кто-нибудь [и] постигнет эти [учения, то ему] повелевают скрывать [их] внутри круга осведомленных [людей]. Отсюда пусть наш Гор вместе со мной рассмотрит [то], что дозволено знать.

(19) Этой страной, которую ныне зовут Италия¹⁴³, управлял Янус. Он, как передает Гигин¹⁴⁴, следуя Протарху Траллийскому, владел этой землей наравне с [ее] коренным жителем Камесом, разделив власть так, что страну стали называть Камесена, [а] город – Яникул. (20) Потом правление было передано одному Янусу, который, полагают, получил два лица¹⁴⁵, чтобы видеть [то], что было впереди (ante), и то, что за (post) спиной. Это, без сомнения, следует отнести к предусмотрительности и хитрости царя, который, [таким образом], и прошедшее знал, и будущее предвидел. [Будущее и прошедшее] почитаются у римлян как [богини] Антеворта и Постворта, самые подходящие, надо думать, спутницы божественности. (21) Итак, этот Янус, когда пригласил в гости прибывшего на кораблях Сатурна и, обученный им умению обрабатывать поля, улучшил тот дикий и грубый образ жизни, [который был] до знакомства со злаками, предложил ему участие в управлении. (22) Когда он первым же стал чеканить монеты, то выразил уважение к Сатурну тем, что с одной стороны [монеты] велел оттискивать изображение собственной головы, а с другой – корабля, чтобы тем [самым] увековечить память о Сатурне среди потомков, так как тот прибыл [в Италию] на корабле¹⁴⁶. Что монеты были отчеканены [именно] таким образом, сегодня подтверждает и азартная игра, когда мальчишки, бросая денарии вверх, кричат во время игры – свидетеля древности: “Головы!” – или: “Ладьи!”. (23) Что они совместно и дружно правили и общими стараниями основали по соседству города, кроме Марона, который повествует: