Сатурналии

Макробий Феодосий

При переводе Сатурналий мы ставили перед собой цель не только как можно точнее воспроизвести язык оригинала, но и передать смысл написанного Макробием. Поэтому нами сделаны различные дополнения, не обусловленные передачей грамматических форм, которые отмечены в тексте также квадратными [] скобками; в круглые скобки заключены слова на языке (и в падежных формах) оригинала, необходимые для понимания перевода. Нумерация строк переведенных стихов, в случае если они расходятся с оригиналом, дана в примечаниях. Встречающиеся в тексте лакуны отмечены многоточием в угловых скобках <…>. Звездочкой * обозначены слова, которые выделены издателем. Исключения, предлагаемые издателем, взяты в фигурные { } скобки. Необходимые пояснения даны в примечаниях и в указателях.

В.Т. Звиревич

От редактора

Для настоящего издания перевод был незначительно исправлен, сопровожден вступительным разделом, приложениями, информацией справочного

характера и библиографическим списком. На полях проставлена нумерация абзацев согласно изданию Дж. Уиллиса. Дополнительные пояснения, сделанные нами к переводу, помечены звездочкой * перед номером соответствующего примечания. При составлении примечаний использованы издания, перечень которых приводится в библиографическом разделе. Сокращения, принятые в книге, даны в конце настоящего издания.

Поскольку особенностью стиля Макробия является вплетение греческих слов, фраз и стихов в латинский текст, а также обильное цитирование текстов ранних классиков, рядом с русским переводом мы приводим текст на языке оригинала. В тех местах Сатурналий, в которых греческий термин, фраза или цитата разъясняются Макробием, последние также даются на языке оригинала и оставлены без перевода; в тех местах, где такое разъяснение отсутствует, в круглых (…) скобках дается перевод с греческого языка на русский с сохранением оригинальной фразы.

Латинские слова и фразы, представляющие у Макробия цитаты из других авторов, в русском переводе выделены полужирным курсивом.

?.С. Петрова

Сатурналии

[Сочинение] светлейшего и сиятельнейшего мужа Амвросия Феодосия Макробия

Страница из раннего издания сочинений Макробия(окончание Комментария на ‘Сон Сципиона’ и начало Сатурналий)

Книга первая

[Рассказывающая о] первом дне застолий

[Предисловие]

(1) К столь многому и столь разному, сын Евстахий¹, привязывает нас в этой жизни природа, но крепче всего она связывает нас любовью с теми, кто нами рожден. При этом она пожелала, чтобы главная наша забота состояла в воспитании и образовании² потомства, так что наибольшую радость родители испытывают, когда исполняются эти их планы, и сколь много печали, если выходит по-другому. (2) А потому и мне ничто не кажется более важным, чем твое обучение. Заботясь о его завершении, я предпочел короткий путь долгим кружениям, и, не допуская задержки, не желая ждать, пока ты сам продвинешься в том, об изучении чего ты ревностно заботишься, я, помимо прочего, замыслил собрать для тебя то, что было добыто мной в различных свитках либо на греческом, либо на латинском языке – после того, как ты появился на свет, и до твоего рождения. Пусть все это будет тебе запасом знания, собранным из, так сказать, закромов учености, и, если когда-нибудь у тебя возникнет нужда сослаться на событие, которое укромно сокрыто от обычных людей в стопах книг³, или припомнить замечательное высказывание или деяние, все это будет тебе легко найти и извлечь.

(3) И не беспорядочно, словно в ком, сгрудили мы то, что достойно упоминания. Пестрота и смешение различных тем, разных авторов и времен упорядочены в виде некоего корпуса так, чтобы то, что собиралось нами безо всякого плана и порядка для подспорья в припоминании, здесь пришло в порядок и связанность наподобие членов тела.

(4) И ты не ставь мне в вину⁴ то, что я заимствую из разнообразных книг, я стану излагать часто теми же самыми словами, какими о том рассказывают сами сочинители, потому что сей труд замыслен не как демонстрация красноречия, но как собрание материала, заслуживающего изучения. Благосклонно прими сведения давних дней, будь то в нашем простом изложении или посредством доподлинно запечатленных речений древних, в зависимости от того, что следовало воспроизвести буквально, а что пересказать.

(5) Ведь мы некоторым образом должны подражать пчелам⁵, которые летают [повсюду] и собирают [сок] цветов⁶; затем распределяют и разделяют по сотам добытое и превращают разные соки в единый аромат при помощи некоторого смешения и благодаря свойству своей жизненной силы⁷. (6) Мы тоже, что бы ни отыскали благодаря разнообразному чтению, соединяем с помощью способа изложения таким образом, чтобы, распределив, расположить по порядку. Ведь в душе лучше сохраняется различённое; и само различение не без некоторой переделки, вследствие которой создается [определенная] общность, сплетает разные отрывки по потребности одного вкуса таким образом, что, даже если бы нечто было явно откуда-то заимствовано, с очевидностью признают, что [оно] все же является иным, чем [то], откуда заимствовано. Мы видим, что то [же самое] природа совершает в нашем теле без всякого нашего усилия⁸. (7) [Действительно], до тех пор, пока пища, которую мы принимаем, сохраняется в своем [первоначальном] состоянии и плавает в [желудке] нерастворенная, отягощенному

желудку плохо. Но когда она из того, что было, изменилась [в другое], только тогда она переходит в [жизненные] силы и в кровь. То же [самое] давайте представим в отношении того, чем питаются [умственные] способности, чтобы не допустить остаться нетронутым [всему тому], что вбираем [в себя], чтобы оно не было [нам] чужим. Но пусть оно перерабатывается в некий порядок, иначе может войти [лишь] в память, [а] не в ум⁹.

(8) Из всего мы собираем [нечто], из которого созидается единое, как одно число составляется из единиц. Это создает наш дух. Он скрывает все, к чему способен. Однако показывает [то] самое, что [уже] совершил. Как, [например, те], кто составляет благовонные мази, прежде всего заботятся [о том], чтобы [то], что будет смешиваться, лишалось [своего] собственного запаха. Ясно, что они намерены смешать соки всех пахучих веществ в единый запах. (9) Ты знаешь, из сколь многих голосов состоит хор. Однако из всех [голосов] создается один. Есть там у кого-нибудь [голос] высокий, у кого-нибудь – низкий, у кого-нибудь – средний. К мужам присоединяются женщины; между [ними] располагается свирель. И при этом отдельные голоса там не слышны, [а] раздаются [голоса только] всех [вместе], и из разноголосья получается стройное пение¹⁰. (10) Таким [же, как это стройное пение], я считаю этот настоящий труд. Много представлено в нем наук, много наставлений, примеров [из] многих веков, но [все они] объединены в одно [сочинение]. В них, если ты не пренебрегаешь тем, что тебе уже известно, и не уклоняешься [от того], что [тебе еще] неизвестно, ты найдешь много [такого], что стоило бы или прочитать ради удовольствия, или прочитать ради воспитания, или запомнить ради пользы. (11) Ведь этому труду, я думаю, не присуще ничего, либо бесполезного для познания, либо трудного для восприятия, но [присуще] все, благодаря чему твой ум стал бы более живым, память – более крепкой, речь – более искусной, беседа – более безупречной, лишь бы только нам, некогда появившимся под другим небом¹¹, помогла склонность к латинскому языку¹². (12) Если же у кого-нибудь случайно иногда будет время и желание это познать, [то] мы хотим, чтобы они беспристрастно и благосклонно приняли [то], что они отыскали и получили, даже если бы в нашей речи не обнаружилось приятности врожденного римского говора.

(13) Но, право, неосмотрителен я, который, [сказав так], нарвался [тем самым] на учтивое порицание, сделанное некогда Марком Катоном в отношении Авла Альбина¹³, который был консулом вместе с Луцием Лукуллом¹⁴. (14) Этот Альбин описал римские деяния на греческом языке. В начале своей истории он выразил то мнение, что никому не следует на него сердиться, если бы что-нибудь в этих книгах было написано немного нескладно или недостаточно изящно. «Я ведь, – говорит он, – римлянин, рожденный в Лации, и наречие греков нам весьма чуждо». И поэтому он просил извинения и снисхождения в случае плохой оценки [книги], если бы что-нибудь [в ней] было ошибочным. (15) Когда это прочитал Марк Катон, он сказал: «Ну, Авл, ты изрядный пустомеля: больше желаешь отвести вину, чем от вины освободиться, ведь мы обыкновенно ищем извинения или [тогда], когда мы заблуждались как недальновидные, или [тогда], когда мы допустили неповиновение приказанию повелевающего [лица]. [Вот] я [и] спрашиваю, кто заставил тебя сделать то, за что ты просил бы извинения, прежде чем [это] совершил?»¹⁵

(16) Теперь, посредством некоего пролога мы введем тебя в содержание нашего сочинения.

Глава 1

(1) В Сатурналии собираются у Веттия Претекстата первые лица римской знати и другие ученые [люди]¹⁶ и проводят праздничный досуг в собеседовании о свободных искусствах, устраивая у себя пиры по взаимной приязни и не расходясь с них, кроме как на ночной покой.

(2) И вот на всем протяжении праздников, лучшую часть дня они проводят в серьезных рассуждениях, а за трапезой ведут застольные беседы, так что ни одна часть дня не остается без ученых или легких обсуждений. Разумеется, за столом беседа приобретает большую веселость, становится более игривой. (3) Ведь и в других описаниях трапез, как в [известном] Пире Платона¹⁷, сотрапезники беседуют не о каком-либо серьезном предмете, но дают разнообразное и изящное описание любви¹⁸. При этом Сократ¹⁹ не подавляет и [не] запутывает противника, как обычно, затруднительными вопросами, а, [напротив], пытавшимся подловить [его] дает пример [того], что лучше отшутиться, увильнуть и отступить, чем только оспаривать. (4) Ибо на пиру надлежит вести речи как безукоризненные благодаря [их] целомудренности, так и желанные из-за [их] приятности. Но все же более основательным будет утреннее обсуждение, что приличествует ученым и славным мужам. И притом не станут [же одни только] Котты, Лелии и Сципионы²⁰ рассуждать о значительнейших вещах в книгах прежних [сочинителей] до тех пор, пока будет римская литература, а Претекстатам, Флавианам, Альбинам, Симмахам и Евстафиям²¹, у которых есть схожая слава и не меньшая доблесть, не позволят говорить о чем-либо таким же образом.