Савелий Крамаров. Сын врага народа
Шрифт:
— Принесите двести граммов, — бледнея, вымолвил Савелий.
— Мы подаем шампанское только в бокалах! — с укором сказала официантка.
— Ладно, — растерянно произнес Савелий, нащупывая в карманах деньги.
— Ты что, никогда не был в кафе-мороженом?! — удивилась Наташа, расширив глаза с подкрашенными тушью ресницами. Разговор не клеился. Савелий со страхом думал, что ему может не хватить денег для расчета. Наташа чувствовала неуверенность в поведении Савелия, и это ей не нравилось. Она привыкла к встрече с более солидными ухажерами и цинично заметила Савелию, что она ему позвонила только потому,
— А я не могу сидеть дома, особенно вечером, — призналась она. — Вспомнила о тебе.
— Почему? — поинтересовался Савелий.
— Ты был очень смешной, — сказала она, — и говорил смешно.
— Я этого не замечал, — сказал Савелий.
— А мы видели, весь класс ожидал, что ты выкинешь что-нибудь смешное, что-нибудь скажешь, настолько наивно и глупо, что все рассмеются.
— Ребята улыбались, встречаясь со мною, — вспомнил Савелий, — но я думал, что они хорошие друзья и поэтому приветливо улыбаются мне.
— Твоему виду и тому, как ты говоришь, словно клоун, — с укором заметила Наташа. — Спасибо за вечер, — вежливо, но холодно попрощалась она с ним еще в вестибюле кафе и скрылась за дверью.
А Савелий, обрадованный тем, что у него хватило денег рассчитаться с официанткой, направился домой. Поход в кафе нанес ощутимый урон его бюджету. Целый месяц, до следующей стипендии, он питался пончиками с повидлом в институтском буфете. Запаздывал перевод от дяди из Львова, а приходя в воскресенье на обед к дяде Лео, он не набрасывался на еду, ел столько, сколько давали, не просил добавки и всячески изображал из себя довольного, самодостаточного человека. Он взрослел и считал унизительным просить что-либо даже у таких близких ему людей, как дядя Лео и тетя Мария. Не отказывался только от одежды, от тех обносков, что дарили они ему. На одежду у него просто не было денег, и тех, что он позже получал за разгрузку вагонов на Курском вокзале, хватало только на вареную колбасу и другую не более притязательную пищу. Савелий уже занимался в Лесотехническом институте. Выбор места, где будет он учиться, решался на семейном совете.
— В приличный институт не примут по анкете, — категорически заявил дядя Лео, — остаются Плехановский, экономический, экономико-статистический, туда идет мало юношей, могут даже не обратить внимания на анкету, лишь бы абитуриент был мужского пола.
Савелий молчал. Его не устраивал ни один из названных институтов, но он понимал, что с его анкетными данными, к примеру, в юридический институт, куда он хотел попасть, путь ему закрыт. А он мечтал стать юристом, раскопать дело отца и доказать, что он был честным человеком и если в чем-то ошибся, то неумышленно, считая, что поступает правильно.
Собирался найти людей, несправедливо осудивших его, что в конце концов привело к гибели его и мамы. В любом случае Савелию не хотелось стать экономистом или физиком. В аттестате, на треть троечном, по физике ему поставили тройку с большой натяжкой. Он мог выучить задание по этому предмету, но через силу, а по литературе у него была единственная пятерка в аттестате, если не считать отметки по поведению, отнюдь не отличному, но ему поставили ее, так как даже с четверкой аттестат не выдавался.
— Может, пойти в историко-архивный? — предложил Савелий.
Дядя задумался:
—
— Что делали с папой? — встревожился Савелий.
— Тебе не нужно знать, — вздохнул дядя Лео.
— Я уже взрослый, скажите! — умоляюще попросил Савелий.
— Виктора мучили, выбивали из него показания, только об этом никому ни слова, — тихо произнес дядя Лео, — отец рассказал это твоей маме. Под большим секретом. Он подписал бумагу о неразглашении того, что с ним было на следствии и в лагере. Понимаешь?
— Ага, — еле вымолвил Савелий. Сначала страх и боль за отца, перешедшие в ненависть к неведомому следователю, заполнили душу Савелия. — Разве так можно?! — воскликнул Савелий, исказив лицо от нагрянувшего на него известия.
— По закону нельзя, — сказал дядя Лео, а тетя продолжала плакать, уже не скрывая слез.
— Тебе надо учиться. Ты теперь единственный Крамаров… — серьезно заметил дядя Лео, — может, пойдешь учиться в лесотехнический институт, есть такой, туда реально проскочишь. Для работы в лесах, наверное, не требуется идеально чистая анкета.
— Я люблю бывать в лесу, вы же знаете, дядя Лео!
— Ну что же, поступай в лесной. Правда, ездить туда далековато… до Мытищ… две пересадки. С автобуса на автобус.
— Это не страшно, — сказал Савелий, — могу ходить пешком.
Тетя Мария вскинула брови:
— Больше часа ходьбы! Ты понимаешь, Савелий, больше часа!
— А чего? — уверенно сказал Савелий. — Мне не привыкать!
Он действительно привык ходить пешком и преодолевать большие расстояния. Со Второй Мещанской добирался до Курского вокзала, даже домой после разгрузки капусты или картофеля возвращался пешком. Потом стал ездить на автобусе, без билета, прямо и твердо глядя в глаза кондукторов, смущая их уверенностью в себе, и они не решались проверить, есть ли у него билет, А когда они все-таки спрашивали, он делал паузу, переводил взгляд в сторону и, наверное, выглядел настолько забавно, что стоящие рядом пассажиры улыбались. На следующей остановке Савелий выходил, гордо, с достоинством, словно ему и была нужна именно эта остановка, а потом садился на следующий автобус. Однажды, возвращаясь из института пешком, он увидел, что часть улицы, по которой он шел, оцеплена заграждением. Он остановился из любопытства.
— Чего тут происходит? Хоронят кого-нибудь? — обратился он к стоящим у оцепления прохожим.
— Типун тебе на язык! — бросила ему одна из них, старушка в шерстяном вязаном платке на голове. — Никто не помер, а сымают кино!
— Какое? — спросил Савелий.
— Художественное! — со знанием дела сообщила ему старушка.
— Как называется? — поинтересовался Савелий.
— Бог его знает, — ответила старушка, — кино есть кино! Откуда я знаю, как называется? Сымают! Сам видишь!