Савва Морозов: Смерть во спасение

Савеличев Аркадий

— Я прикажу принести закусить чего-нибудь.

— Чего-нибудь! — лукаво подмигнул косой глаз, подбитый в какой-то потасовке.

Немудрено: то забастовки, то студенты шалят. Савва Тимофеевич догадывался, что и студент, записавшийся в маляры, из университетских бузотеров, от полиции под завесой театра укрывается. Ну, и пусть его, на здоровье!

Лошадь принял не взятый на этот день в разъезды кучер Матюшка, а Савва Тимофеевич переоделся в светлую летнюю куртку и вышел с заднего крыльца в сад. Ах, какая благодать! Запах налившихся яблок и слив перебивал даже крепчайший дух папиросы — какая

работа без нее? А дел у него было еще много. Захотелось ему удивить театралов, которых пригласил перед летними каникулами к себе. Да заодно и проверить иллюминацию. Вовсе не баловство это было — нужный для театра иллюзион. На задворках просторного сада, в специальном каменном сарае, погудывала собственная электростанция; по новизне электрической моды с ней случались перебои, а у него сбоев не бывает. Даже сейчас, когда электрик от косоглазых городовых пустился в заграничные бега; предвидя это, он успел хорошего помощника подготовить.

Новая головная боль? Электрик был прекрасный; он переманил его из Баку на свою Никольскую электростанцию, да заодно и на Спиридоньевке дело отладить, но не было секретом: как и многие другие, скрывается от полиции. Косоглазый городовой — с каких это пор печется о безопасности Саввы Морозова? Он усмехнулся, нащупав даже в домашней куртке рукоять браунинга. Вот она — истинная безопасность! Может, кому-то из гражданских и нельзя носить браунинги и разные там револьверы, но кто сие воспретит Савве Морозову?

Дался ему этот электрик! Он сейчас, поди, где-нибудь в Лондоне или в Париже, а городовые таращат глаза на ограду. Неужели у кого-то хватило духу настучать даже на Савву Морозова? Шалите! Так вы и возьмете этого лихого электрика. Хозяин сам отвез его на Николаевский вокзал и снабдил на дорогу деньгами. Наказав при этом:

— Как поутихнет, приезжай, Леонид Борисович, обратно в Орехово.

— Приеду, — кратко согласился этот по-лондонски одетый инженер, русский, но с неизбывной местечковой курчавостью в аккуратно подстриженной бородке и хорошо причесанных висках, которые никак уж пейсами не назовешь.

Чего его всегда заносит — то в театралы, то чуть ли не в революционеры? Фабриканту Морозову нужна эта политика, как мертвому припарки! Помирать-то ведь он не собирается — впереди такой славный вечер. А по электрической части управится и помощник сбежавшего электрика. Надо показать господам театралам, что такое истинные театральные фокусы.

Ага! Сверху, от Большой Никитской, уже громыхало несколько пролеток. Если и не весь театр, так добрая его половина. Несчастный городовой, уже закусивший, на грохот встречь затрусил, волоча по дорожке сада свою ржавую «селедку». Служба! Царская! Знал городовой многих в лицо, а все же. Лихо, черти их бери, катят! Песнопения опять же. Да ведь не крамольные, что ему?

Савва Тимофеевич хоть и не вприпрыжку, но тоже навстречу поспешил. Просторные пролетки, увенчанные женскими и мужскими головами, одна за другой проскакивали в ворота и останавливались под аркой парадного подъезда. Шехтель молодцом сработал: свободно пара экипажей под арку одновременно заезжала. Дождь ли, снег ли — выходи безбоязненно на ковры парадного. Но при отсутствии жены Савва Тимофеевич отправил в отпуск все это золоченое услужение —

прекрасно управлялся с гостями и черногорец Николай. Да гости и сами на ходу спрыгивали, друг перед дружкой торопились услужить дамам. У них все запросто:

— Олечка Леонардовна, позвольте?

— Мария Федоровна, вашу ручку!

Надоедает ведь любезничать на сцене, понарошку, а здесь все всамделишное. Не партнерши, а просто женщины, надо сказать, молодые и симпатичные. Лилина, Книппер, уже хорошо примелькавшаяся Андреева. И кто там опять из новеньких? Нет, у Костеньки губа явно не дура! И куда только Лиля-Лилина смотрит?

А сам-то — туда же?

Тоже ведь глаза разбегались.

Но, однако ж, сюрприз!

Пожалуй, один только Станиславский и догадывался о сути — еще неделю назад Морозов расспрашивал о тонкостях театрального освещения. Да и холодно поблескивающие в глубине сада софиты, нахальные на фоне зелени, задуманную тайну выдавали.

— По такому времени, господа, столы накрыты в саду. Прошу! — торопил Морозов и сам торопился туда, боясь, чтобы помощники-электрики в отсутствие Леонида Борисовича не напутали чего.

Едва с шумом и треском уселись за столы, едва подняли бокалы, как хозяин крикнул своим помощникам:

— Включай, ребята!

Нежный багряный свет залил дорожки сада, перекидываясь и на боковой фасад, где был просторный арочный подъезд. В вечернем закатном огне особняк, и без того причудливый, выступил каким-то пиратским замком.

— Ого, можно шиллеровских разбойников ставить! — захлопал в ладоши Станиславский.

— Не хочу к разбойникам! Хочу, хочу!.. — задохнулась от восторга и без того смешливая Книппер.

— Куда хотите, дражайшая Ольга Леонардовна? — тут же поддел ее Вишневский. — Не в Таганрог ли? На пару с неким Антоном Павловичем?..

На правах земляка Чехова, он мог маленько и похамить. Книппер это заметила и быстро осадила:

— Перестань, Вишня!

«Ого! — с удовольствием отметил Савва Тимофеевич. — У милой немочки зубки прорезались. Знать, не напрасно поговаривают об Антоше. За сваху сестрица, что ли, отвергнувшая Левитана».

Но раздумывать над этим не стал. Не сидеть же весь вечер в ночном пожаре. Пора было сменить и рюмки. и стекла в софитах!

— Утро. Небеса разверстые, ребятки.

С небесами что-то не получалось — голубой цвет упорно переходил в фиолетовый, мертвый. Как ни крутили софиты.

Хозяин нервничал, хозяин сердился:

— Вчера был голубой — почему же сегодня нет?

Помощники никли головами в фиолетовом тумане. Просто жалко было смотреть на ребят. Немирович уже по-хозяйски выручил:

— Вчера что было — воскресенье? А сегодня. Да, день тяжелый. Надо пригласить ребяток к столу. Заголубеет!

И верно, какое-то время спустя голубые, небесные огни залили вечерний сад. Станиславский уже неистово хлопал в ладоши:

— Даже в европейских театрах только — только пробуют на сценах электрическую фантасмагорию, а у нас — нате! Савва Тимофеевич, дорогой вы наш изобретатель!

Его обнимали, а он не смел назвать истинного-то изобретателя, Леонида Борисовича, то бишь Красина, который сейчас за кордоном укрывался от полиции. Чутье подсказывало: попридержи язык, дружок!