Сайлес Марнер [= Золото и Любовь., Золотые кудри., Сила Марнер, ткач из Равело]
Шрифт:
— Ах, как здесь душно, отец! — сказала Эппи. — Вот уж не думала я, что люди могут жить в такой тесноте. Какой чудесной покажется нам каменоломня, когда мы вернемся домой!
— Теперь и мне не нравится это место, дорогая, здесь какой-то ужасный запах. Не помню, чтобы раньше здесь так пахло.
То тут, то там из дверей мрачных домов выглядывали бледные, грязные лица, еще более усиливая беспокойство Эппи, и она вздохнула с облегчением, когда они завернули в Башмачный переулок, над которым открывалась более широкая полоса неба.
— Боже мой, — воскликнул Сайлес, — что это?
Внезапно он вздрогнул и остановился с видом крайнего изумления, встревожившим Эппи. Они находились перед входом большой фабрики, откуда толпой выходили мужчины и женщины на обеденный перерыв.
— Отец, — сказала Эппи, схватив его за руку, — что случилось?
Но ей пришлось не раз повторить свой вопрос, прежде чем Сайлес был в состоянии ответить.
— Все исчезло, дитя, — наконец промолвил он, задыхаясь от волнения. — Фонарного подворья больше нет. Оно было здесь — вот и тот дом и окно… Мне ли не знать это место! Дом остался таким же. Но тут прорубили новый вход, и теперь здесь большая фабрика! Все исчезло — часовня… все!
— Зайдем в эту лавочку, отец, где торгуют щетками. Ты посидишь там, хозяева позволят тебе, — сказала Эппи, которая всегда следила, как бы с отцом вновь не случился один из его странных припадков. — Может быть, там тебе и расскажут об этих переменах.
Но ни от щеточника, который обосновался в Башмачном переулке лишь десять лет назад, когда фабрика уже была построена, ни от кого-либо другого не удалось Сайлесу узнать о судьбе его друзей из Фонарного подворья и о пасторе Пэстоне.
— Фонарное подворье смели с лица земли, — рассказывал Сайлес Долли Уинтроп вечером в день своего возвращения. — Нет уже ни маленького кладбища, ни часовни. Не стало моего дома, и теперь нет у меня другого жилища, кроме здешнего. Я так никогда и не узнаю, стала ли им известна правда насчет кражи и мог ли бы мистер Пэстон разъяснить мне, почему так вышло со жребием. Неясно мне, миссис Уинтроп, неясно и, наверно, так и останется до конца моих дней.
— Да, мастер Марнер, — согласилась с ним Долли, которая сидела, внимательно слушая, со спокойным лицом, обрамленным теперь уже седыми волосами, — возможно, вы так и не узнаете. Видно, такова воля тех, что в выси, чтобы многое оставалось непонятным для нас. Но есть вещи, насчет которых у меня нет никаких сомнений, — это те, что встречаются в работе каждый день. Вас когда-то жестоко обидели, мастер Марнер, и, видно, вам так и не удастся узнать, какая правда скрыта за этим делом. Но все равно правда есть, мастер Марнер, хоть она и скрыта от нас.
— Да, — сказал Сайлес, — да, это так. С тех пор как бог послал мне дочь и я полюбил ее больше самого себя, у меня в душе стало светло, и я снова начал верить. А теперь, когда она говорит, что никогда не покинет меня, я буду верить до самой смерти.
Заключение
Пора года, когда над замшелыми оградами садов блещут пышной красой лиловые и золотистые гроздья сирени
К удовольствию Эппи, в утро ее свадьбы солнце бросало на кисти сирени особенно жаркие лучи. Это было очень кстати, ибо платье девушки было совсем воздушным. Она часто думала, не смея на это надеяться, что самым лучшим венчальным нарядом было бы для нее легкое платье с рассыпанными по белому полю крошечными розовыми ветками. Поэтому, когда миссис Годфри Кесс пожелала подарить Эппи материю на платье и спросила у нее, какую именно, молодая девушка могла тотчас же дать ясный ответ.
Когда Эппи, миновав кладбище, шла по деревне, издали казалось, что она одета во все белое, а волосы ее напоминали золотистый венчик лилии. Она шла под руку с мужем, а свободной рукой держала за руку своего отца Сайлеса.
— Ты не меня отдаешь, отец, — сказала она, перед тем как они направились в Церковь, — ты сына в дом берешь.
Долли Уинтроп шла со своим мужем позади, замыкая маленькую свадебную процессию.
Много народу собралось посмотреть на новобрачных, и мисс Присцилла Лемметер была очень рада, что ей и ее отцу посчастливилось подъехать к дверям Красного дома как раз вовремя, чтобы увидеть это интересное зрелище. Они приехали, чтобы побыть в этот день с Нэнси, потому что мистеру Кессу по каким-то особым причинам пришлось уехать в Лайтерли. Это, конечно, было весьма досадно, ибо, не будь этой поездки, он вместе с мистером Крекенторпом и мистером Осгудом, наверно, пошел бы поглядеть на свадебное пиршество, устроенное по его заказу в «Радуге», — ведь он, вполне естественно, принимал большое участие в ткаче, который, когда-то был так жестоко обижен его братом.
— Как было бы хорошо, если б Нэнси в свое время нашла такую девочку и воспитала ее, — заметила Присцилла отцу, когда они сидели в одноколке. — Я могла бы заботиться об этом юном создании, а не возиться только с ягнятами да телятами.
— Да, моя дорогая, да! — согласился с ней мистер Лемметер. — Люди приходят к таким мыслям с годами. Старики видят плохо, им нужно иметь подле себя молодые глаза, которые помогали бы им убеждаться, что мир остался прежним.
Нэнси вышла навстречу отцу и сестре как раз когда свадебная процессия миновала Красный дом и направилась в более скромный конец деревни.
Долли Уинтроп первая сообразила, что мистер Мэси, который был слишком стар, чтобы присутствовать на свадебном обеде, и теперь сидел в кресле у крыльца своего дома, ждет, чтобы, проходя мимо, новобрачные оказали ему особое внимание.
— Мистер Мэси ждет, чтобы мы подошли к нему, — сказала Долли. — Он будет огорчен, если мы пройдем мимо, не сказав ему ни слова; надо пожалеть дедушку — ревматизм так измучил его!
Они остановились поздороваться со стариком. Он ждал этой минуты и заранее приготовил речь.