Сайт самоубийц
Шрифт:
Я задумался: сколько же ещё пройдет времени, прежде чем Каспер придёт на это самое место и спрыгнет? Её слова так и звучали в моей голове:«Я не знаю, сколько ещё смогу выдержать».Сколько она ещё будет терпеть? Рвота, боль, изнеможение. А когда придет время, действительно ли она заставит меня сдержать моё обещание?
А после того как это произойдет, узнают ли её родители, что я ей помогал? Будут они винить меня? Смогу ли я притвориться, что так же шокирован, как и они? Мне действительно нравятся Роберт и Аманда. Я не хочу, чтобы они меня возненавидели. Они никогда
Размышления о смерти напомнили мне про Адама. Этим утром я ещё раз написал ему письмо. Нет ответа. Прошло ровно две недели. Если я позвоню в больницу, то мне, конечно, ничего не скажут, тем более после того, как миссис Роксвэлл устроила скандал, возмущаясь по поводу моего присутствия.
Всё, что я знал — что когда он вернётся домой, он обязательно попытается покончить с собой ещё раз, а я никогда об этом не узнаю.
От этой мысли меня замутило и зашатало. Я сел на корточки, схватился за перила и глубоко вдохнул. У меня с собой нет никаких лекарств. Не время сходить с ума.
С Адамом всё в порядке.
Каспер тоже в порядке — пока.
Я ещё их не потерял, всё хорошо.
Дыши, Винсент.
Просто дыши.
***
В этой части Калифорнии не бывает ни осени, ни весны. Лето сменяет зиму, а зима — лето. Некое подобие осени наступает в октябре, когда листва желтеет и опадает, а температура резко понижается.
Я вернулся домой около полудня, но на улице не потеплело с тех пор, как я выезжал на пробежку. У меня изо рта шел пар. Я запыхтел как паровоз, выпуская кольца пара. Со стороны я выглядел как идиот. Когда я подошел к своей квартире, я увидел, что на лестничной клетке сидит Адам.
Он был в толстовке, что для лета было слишком, а для зимы совсем не подходило. За спиной у него висела гитара, руки были в карманах, велосипед стоял возле перил, а в ногах лежал рюкзак.
Я смотрел на него, а моё сердце было готово выскочить из груди. Оно забилось так сильно, что я стал чувствовать боль.
Адам словно почувствовал моё присутствие и поднял голову. Он быстро встал и скинул капюшон. Волосы его были взъерошены, будто он только вылез из постели. Потом он заговорил, еле шевеля губами, как человек, долгое время просидевший на холоде:
— Что ты имел в виду?
— Ты о чём?
— Что ты имел в виду, когда сказал, что будешь по мне скучать?
Мне захотелось ударить его.
Вместо этого я подошел и обнял его так крепко, как никогда никого не обнимал. Крепче, чем я обнял Кори в последнюю нашу встречу, уверенный в том, что больше её не увижу. Адам обнял меня в ответ. Мы оба замерзли, но, обняв друг друга, нам стало тепло, стало хорошо. Ему хорошо. Мне хорошо. Он жив, и он рядом.
— Я скучаю по тебе даже сейчас, — пробормотал я. Адам обнял меня сильнее. Он весь дрожал. Поэтому я разжал объятия и повел его вверх по лестнице. Мы затащили его велосипед и оставили его возле двери моей квартиры.
Центральное отопление уже включили, и в квартире было тепло и уютно. Адам облегченно вздохнул. Я поставил его рюкзак на пол, а он робко снял гитару и прислонил к полке с дисками.
— Что случилось? — спросил я.
Адам
— Меня подержали в больнице ещё одну неделю, чтобы убедиться, что я не представляю угрозу ни себе, ни окружающим.
Я сел на пол к его ногам так, что мог видеть его лицо.
— Потом ты пошел домой?
Он скривил рот. Каспер болтушка. Она может болтать без умолку, и она может говорить откровенно. Я тоже разговорчив, но у меня это часто получается нелепо, и я могу сказать больше, чем хотел. Но Адам… Мне даже видно то усилие, с которым он открывает рот, чтобы что-то сказать. Он привык, что его не замечают, не слушают, и теперь ему трудно поверить, что то, что он говорит, для кого-то важно.
Я попытался помочь ему, спросив:
— Она тебя выставила?
Адам затряс головой.
— Что-то вроде того… — Он тяжело вздохнул. — Когда мы вернулись домой, она совсем взбесилась. Сказала, что я эгоист, потому что она потеряла мужа, а я единственный, кто у неё остался. Я сказал ей…что она потеряла меня уже много лет назад. Она выдвинула мне ультиматум. Если я хочу остаться жить с ней, то должен пройти курс терапии в реабилитационном центре.
— Боже, но ты же не наркоман.
— Есть клиники для людей, склонных к суициду. Я сказал ей, что согласен на терапию, но жить с ней я больше не хочу. Сел на велосипед и уехал.
Напряженность, с которой он рассматривал свои руки, выдавала его нервозность. Он был смущен.
— Наверное, я должен был убедиться, что мне есть куда идти, — сказал он робко.
Мне захотелось его снова обнять.
Я осторожно подвинулся и обнял его за колени. Я не хотел знать, сколько времени ему пришлось добираться от своего дома до меня, потому что я бы обязательно расплакался.
— Теперь ты знаешь. Где-то в глубине души ты был уверен, что тебя тут ждут.
Адам закрыл глаза. Он наклонился вперед, так что его лоб коснулся моего, и обнял меня за шею. В каждой точке, в каждом сантиметре, где соприкасались наши тела, чувствовалось тепло и понимание, которых я никогда раньше не знал. Потому что я понимал одиночество Адама так же, как он понимал моё, и он знал, хотя я ни разу и словом не обмолвился, что здесь ему всегда рады.
— Спасибо, — прошептал он. Я хотел поцеловать его. Я действительно очень хотел поцеловать его. Но то, что сейчас было между нами, это намного интимнее, чем поцелуй. Поэтому я закрыл глаза и наслаждался моментом.
В конце концов, я произнес:
— На Хэллоуин у нас будет вечеринка.
***
Мы приехали к Каспер уже в костюмах. Или, точнее, в том, что смогли надеть на себя в последний момент.
Адам был в черных кожаных перчатках, толстовке, украшенной на плечах заклепками, и в ботинках до середины голени, которые ему так шли. На голове у него был ирокез, а за спиной висела гитара, для придания завершенности образу.
Он стройнее меня, но его футболка была мне в пору. Я надел черные джинсы, одну из его поношенных футболок и черный пиджак. Аманда с Робертом незаметно впустили нас, мы пробрались к комнате Каспер и закричали «Сладость или гадость». Она посмотрела на нас и расхохоталась.