Сайз новогодний. Мандариновый магнат
Шрифт:
— Ма, вы как там? — Вовик вышел на крыльцо. Интересно, давно он наблюдает за нами? Надеюсь нет, потому что сразу раскроет обман. Дети чувствуют фальш, потому что безгрешны.
— Все хорошо, сын, — кричу я в ответ, приобнимая за плечи рассерженную фурию. Она дергает плечиком, пытаясь сбросить мою руку. Мелкая злюка, от которой сводит внутренности. Не отпущу. А что, нельзя выпадать из роли. — Улыбайся, женушка. Шоу должно продолжаться
— Ну целуйтесь тогда, а я спать пойду, — хихикает сынуля. Маленький сводник. — И это, в следующий новый год я хочу сестренку. Я загадал, сжег бумажку, бросил ее в сок и выпил.
Глава 8
Алиса Нежина
Я тихо лежу в огромной постели и не могу согреться. Мягкий матрас похож на перину госпожи метелицы, взбитую злой мачехиной дочкой. Кажется, что это белое царство меня заморозит, превратит в льдинку, а потом развеет по ветру искрящейся пылью. Белая мебель, белые стены, даже огромный кривоногий рояль похож на сугроб в полумраке.
— Алло, Лиска. Господи. Наконец — то, — слышу взволнованный голос Люси, доносящийся сквозь расстояние. Глеб выполнил обещание, телефон я получила. — Где тебя черти носят? Я сейчас приеду и заберу тебя и всех положу, кто тебя похитил. Мы приедем с Юлькой и Глашкой. Они все морги уже обзвонили, Караваев поднял все связи, полицию, другие службы. На уши всех поставили. Ты как в воду канула, овца такая. Адрес говори, быстро.
— Я не знаю, — отвечаю честно. А ведь и вправду, я абсолютно потерялась. Этот дом словно парит где — то в снежном безвременьи. В космическом нигде и никогда.
— Отследим. Глашка тебе еще полгода назад какую — то программу в телефон закачала…
— Люсь, не надо. Я потеряла телефон и документы все. Да послушай ты хоть раз, — перекричать Люсьен невыполнимая миссия, но, вот уж чудо, она замолкает. — Я не хочу чтоб вы меня находили. Не сейчас. Не надо приезжать и залегать в оврагах, как "отряд морских котиков", и сеять хаос с разрушениями излишне. Мне странно сейчас, но не плохо. Хорошо, я бы сказала, хотя это очень удивительно. Через три дня я сама приеду и все расскажу. Обещаю.
— Мужик? — ахает подруга. — Ну ты, Лиска, проныра, когда только успела. А я говорила, что ты не любишь Козла. Любовь так просто не изменишь. И перевлюбиться очень трудно, если по-настоящему все. Хорошенький?
— Очень, — улыбаюсь я в звенящую пустоту снежной залы. — У него нет переднего зуба и колготки с собачками.
— Достойный кандидат, а мой Караваев от колготок наотрез отказывается, гад такой, — от смеха подруги меня отпускает щемящий душу страх. — Через три дня не объявишься, мы перелопатим этот город, просеем сквозь мелкое сито… Кстати, номер у меня не определился. Надеюсь ты не в плену у инопланетян. Если это так, то я им не завидую.
— Пока, — говорю я и отключаюсь. Встаю с кровати и иду к роялю. Клавиши ледяные, инструмент издает такие душераздирающие звуки, что сразу становится ясно — его никогда не использовали по назначению. Только как предмет интерьера. Жаль, он не заслужил такого неуважения. Но это понимание очень характеризует хозяйку замерзшего царства. Я бы сделала эту спальню иначе: теплые тона, мягкие шторы, убрала бы весь белый лак,
Завтра, точнее сегодня уже, я попрошу, чтобы меня переселили. А сейчас…
За окном брезжит сказочный рассвет. Розовое небо над черными в утренней дымке елями, кажется зефирным. Накидываю халат и выскользаю из белого плена. Черт, какая я дура, позвонила Люсе не подумав о времени. Но я не чувствую усталости от бессонной ночи. Наоборот, оживаю, вырвавшись из осколков чужой жизни.
Дом спит. Так тихо. Только откуда — то издалека доносится легкий, едва уловимый аромат кофе, на который я иду, как крыса за дудочником, шлепая по полу, накрытому ковровой дорожкой. Босыми ногами.
Да, кофе это то, что мне сейчас нужно. Кофе, душ, и я готова к свершениям. Три дня, говорите? За это время можно разбудить дом, в котором будет жить счастливо маленький мальчик и его папа-мандариновый магнат.
К десяти утра я с трудом шевелюсь, но с удовольствием оглядываю дело рук своих, под испуганное перешептывания прислуги.
— Нас уволят, — вздыхает горничная, похожая на пухленькую булочку. — Это ужасно.
— Я скажу, что вас заставила под пытками, — улыбаюсь я. Холл наполненный светом, выглядит очень празднично и больше не похож на каземат. — Ребенок должен видеть свет.
— Что здесь, черт возьми, происходит? — гремит злой голос хозяина, мечется между витражными окнами гостиной, взлетая темными воронами к высокому потолку. Прислугу словно ветром сдувает. При чем происходит это так молниеносно, что я даже не успеваю заметить, куда исчезают не мелкие женские фигуры, явно превратившиеся в пар. А нет, женщины мнутся у лестницы, и кажется находятся в предобморочном состоянии.
— Это я попросила, — выступаю вперед, совсем не чувствуя страха перед взбешенным быком, на которого сейчас похож Глеб Снежин. Только что дым из ноздрей не пускает. Но глаза… Если бы я была чуть более чувствительна, то осыпалась бы пеплом к изножью лестницы, ей-богу.
Он спускается молча, словно танцуя какой — то ритуальный танец. Голый по пояс, пижамные штаны висят на бедрах так низко, что моему взору открывается прекрасный вид на плоский живот, украшенный кубиками и спускающуюся за широкую резинку, косую мышцу. Во рту становится сухо, как в каракумах.
— Идите работайте, — спокойно приказывает прислуге, даже не взглянув больше на испуганных женщин, которые как птички упархивают, с таким облегчением на лицах, будто только что избежали встречи с торнадо.
— Вове нужен свет, — шепчу я прямо в широкую грудь, когда раскаленное тело вжимает меня в перила. Главное не сдохнуть сейчас от странного томления в районе груди. Не доставлю этому зверю такого удовольствия.
— Я что, сказал, что ты можешь делать все, что душе угодно, курица?
Он зол. Очень. Едва сдерживается, это видно по резкости в движениях, по блеску в сузившихся как у огромного кота, глазах. Но в них не только ярость. Еще интерес. Так смотрит хищник на жертву. Вдыхает, упиваясь своей властью. Играет.