Сбежавший нотариус
Шрифт:
— Из-за разбитого зеркала?
— Нет же, из-за смерти тестя! Разве с таким состоянием, как у меня, беспокоятся из-за подобных пустяков?
Окончив рассказ, Монжёз вынул из кармана часы. Посмотрев на них, он быстро встал из-за стола.
— Уже без четверти двенадцать! — воскликнул он. — Я тебя покидаю. У меня важное свидание.
— Так иди же, маркиз. В следующий раз ты уделишь мне больше времени? — спросил Либуа, подавая ему шляпу.
— Поступим иначе, друг мой. Я хочу сделать тебе одно предложение, —
— Говори, я слушаю.
— Я покину Париж с поездом, который отходит в пять часов. У тебя достаточно времени, чтобы прийти к какому-нибудь решению относительно моей недавней просьбы. Если ты согласен, то собери свои краски, приготовь вещи и к пяти часам приходи на вокзал. Мы сядем в вагон, и два часа спустя я представлю тебя маркизе, которая будет в восторге от знакомства с тобой. Ты согласен?
Либуа готов был согласиться, но тут вспомнил о прекрасной белокурой наяде, которую поклялся отыскать.
— Не сегодня, любезный. У меня тоже важное свидание, — объявил он.
— Весьма возможно. Но с двенадцати до пяти много времени. Может случиться, что к вечеру ты освободишься. В таком случае вспомни обо мне.
— Хорошо, но я ничего не обещаю, — ответил живописец, заранее решив не присоединяться к маркизу.
— Тогда до свидания! Я уношу с собой надежду, что ты все же поедешь со мной, — сказал маркиз, пожимая Полю руку.
Проводив маркиза и возвратившись в мастерскую, Поль застал слугу с салфеткой в руках: тот вытирал спинку кресла, на котором сидел Монжёз.
— Что ты тут делаешь? — спросил он лакея.
— Прошу извинения, сударь, — смиренно проговорил тот, сконфузившись и не решаясь на признание.
— Говори же, какую еще глупость ты совершил, растяпа?
Миролюбивый тон живописца не предвещал грозы, и слуга решил быть откровенным:
— Вот в чем дело, сударь. Когда я подавал спаржу с белым соусом и проходил позади маркиза, соусница накренилась у меня в руке.
— И ты пролил соус на спинку его стула?
— О, — протянул слуга, — если бы я испачкал только спинку стула, это было бы еще полбеды!..
— Неужели ты облил и его самого?
— Всю спину, сударь, всю спину…
— И дал ему уйти в таком виде? — воскликнул живописец, едва сдерживаясь от смеха.
— Я боялся, что меня будут бранить, — жалобным тоном заявил слуга.
Развеселившись при мысли, что маркиз разгуливает по улицам с пятном на спине, Либуа прошел в свой кабинет к телескопу.
— Прежде чем отправиться на поиски, посмотрю, что делает моя наяда, — подумал он, приближаясь к прибору.
Красавица предстала перед ним в шикарном капоте — это означало, что она ожидает своего обожателя.
— Ах да, сегодня должен прийти ее возлюбленный, — сказал Либуа, увидев женщину в столь обольстительном наряде, потом прибавил с гневом: — Неужели я никогда не увижу его лица?
В
— Двенадцать, — продолжал Либуа, — он сегодня опоздал, этот принц Шарман, обыкновенно столь пунктуальный. Но вот и он, должно быть, — мадам уже во всеоружии.
Говоря «во всеоружии» — живописец имел ввиду то, что лицо дамы озарялось улыбкой, а руки вытягивались навстречу гостю. За десять дней наблюдений Либуа изучил все ее приемы.
— Вот и наш ловелас! Увижу ли я наконец что-нибудь, кроме спины? — пробормотал живописец.
Вдруг он подпрыгнул и закричал:
— Черт побери!
Потом, упав на диван, расхохотался:
— Это уже чересчур! Вот так штука! Такого я не ожидал!.. А я жаловался, что вижу только его спину! Мой слуга, надо признать, заслуживает награды!
А произошло следующее. Посетитель стоял по обыкновению спиной к окну, но на этот раз художнику достаточно было спины, чтобы узнать, кто был обожателем его Венеры, — Либуа рассмотрел на спине мужчины громадное пятно от белого соуса.
В Париже, где любят потешаться над чужим несчастьем, прохожие от души хохотали над господином, который шел по улицам с соусом на спине, но никто не сообщил ему о конфузе, чтобы не лишить других удовольствия посмеяться.
Взяв себя в руки, Либуа принялся размышлять: стоит ему при первом удобном случае последовать за Монжёзом, и тот, ни о чем не подозревая, сыграет роль охотничьей собаки и приведет его прямо к убежищу обольстительной дичи. Врожденная честность художника требовала, однако, чтобы, отняв любовницу у маркиза, он дал ему что-нибудь взамен, а потому Поль пришел к следующему заключению:
— В качестве компенсации я нарисую портрет его жены. А так как я хочу заплатить вперед, то воспользуюсь его приглашением и поеду с ним в замок.
В пять часов Либуа с ящиком красок в руках явился на станцию железной дороги. Маркиз стоял наверху лестницы, поджидая старого товарища. Увидев художника, он радостно вскрикнул:
— Я же говорил тебе, что не следует ни за что ручаться! Ты уверял меня, что не сможешь прийти, но вот пять часов, и ты здесь! Ах, ты доставишь истинное удовольствие моей жене!
Десять минут спустя они были уже в пути и сидели вдвоем в купе. Перед отходом поезда многие путешественники по очереди входили в их отделение, но тотчас удалялись: у Монжёза не было больше пятна на спине, зато он отравлял воздух в купе сильнейшим запахом бензина.
IV
От станции железной дороги до замка Кланжи было больше лье.
— Как! Карета не приезжала? — возмутился маркиз, выйдя с вокзала.
— Не твой ли это экипаж? — заметил ему живописец, указывая на коляску, быстро катившую в их сторону по длинной платановой аллее.