Сборник 10 В МГНОВЕНИЕ ОКА
Шрифт:
— Что же это за птицы?
— Птицы вечности, маленькие весталки Непорочного Зачатия Музыки. Они вынашивают новую жизнь: имя ей — песня.
— Ну, ты и загнул!
— Слушай дальше! Эту новую жизнь мог при нести воздух, или колос, который они склевали на рассвете, или неведомый каприз природы, или осенний день, да хоть сам Творец! И теперь она — моя, целиком и полностью! Дивная мелодия.
— Дивная-то дивная, — согласился Блэк, — только такого не бывает.
— Когда происходит чудо, не подвергай его сомнению. Боже праведный, может, эти прелестные создания напевали свои неподражаемые мотивы
— Ты действительно хочешь?…
— Я целый год сижу без дела. Перестал заниматься компьютерами, рано ушел на пенсию; мне всего сорок девять, а я с каждым днем все больше склоняюсь к тому, чтобы начать плести макраме и дарить поделки знакомым — пусть слегка подпортят себе интерьеры. Итак, дружище: макраме или Моцарт?
— Уж не ты ли у нас Моцарт?
— Скажем так: его внебрачный сын.
— Ты бредишь! — вскричал Блэк. Его лицо обратилось вверх, пушечным жерлом нацеливаясь на птичий хор. — Дерево, птицы — это, считай, тест Роршаха! В этой какофонии ты подсознательно хочешь услышать последовательность нот. Однако здесь нет ни различимой мелодии, ни определенного ритма. Ты и меня сбил с толку, но теперь я понимаю: в тебе с детства засело тайное желание сочинять музыку, вот ты и навострил уши, когда в саду защебетали эти безмозглые птицы. Да положи ты наконец карандаш!
— Сам ты бредишь! — рассмеялся Фентрисс. — Двенадцать лет безделья и ленивого отупения не прошли даром! Тебе просто завидно, что я нашел дело по душе и собираюсь им заняться. Слушать и сочинять, сочинять и слушать. Будь добр, сядь на место, ты нарушаешь акустику.
— Так и быть, я сяду, — выпалил Блэк. — Но…- Он зажал уши ладонями.
— Вольному воля, — промолвил Фентрисс. — Хочешь отгородиться от сказочной реальности — отгораживайся, сколько душе угодно, а я пока исправлю пару нот и закончу это новорожденное творение.
Подняв глаза к ветвям дерева, он прошептал:
— Не так быстро.
Крона зашелестела и утихла.
— Совсем рехнулся, — пробормотал Блэк.
Прошел час, а может, два или три; стараясь не шуметь, а затем, видимо, передумав, Блэк вошел в библиотеку и прокричал:
— Чем ты тут занимаешься?
Не поднимая головы, исступленно водя рукой по бумаге, Фентрисс ответил:
— Заканчиваю симфонию.
— Ту, что начал в саду?
— Ее начали птицы. Птицы!
— Хорошо, пусть будут птицы, — Блэк с опаской подступил ближе, чтобы рассмотреть плоды безумия. — Как тебе удалось в этом разобраться?
— Пернатые сделали большую часть работы. Я лишь добавил вариации.
— Орнитологи тебя поднимут на смех за такую самонадеянность. Тебе раньше доводилось писать музыку?
— Нет. — Пальцы Фентрисса описывали дуги, карандаш царапал бумагу. — До сегодняшнего дня не доводилось.
— Надеюсь, ты понимаешь, что это плагиат?
— Заимствование, Блэк, всего лишь заимствование. Если сам Берлиоз53 не погнушался заимствовать утреннюю песенку юной молочницы, что уж тут говорить! Если Дворжак54, услышав, как южанин бренчит на банджо "Возвращение домой", позаимствовал даже банджо, чтобы обогатить свои симфонии "Из Нового Света",
— Я? Да у меня фантазии не хватит.
— Может, "Соловей"?
— Уже было у Стравинского55.
— "Птицы"?
— Уже было у Хичкока56.
— Вот черт! А если так: "Всего лишь Джон Кейдж: клетка в золоченой птице"57.
— Неплохо! Только кто в наши дни помнит Джона Кейджа?
— Ну, тогда… Есть!
И он вывел: "Пирог из сорока семи сорок".
— А почему не "Плов из сорока семи дроздов"? Джон Кейдж — и то лучше.
— Это все пустое! — Фентрисс забарабанил по кнопкам телефона. — Привет, Уилли! Можешь ко мне заехать? Да, есть небольшая работенка. Сделай для друга — точнее, для друзей — аранжировку симфонической пьесы. Сколько тебе обычно платят в филармонии? Сколько-сколько? Ну, ладно… До вечера!
Фентрисс повесил трубку и снова взглянул на дерево, в кроне которого поселилось чудо.
— Что же будет дальше? — пробормотал он.
Ровно через месяц "Сорок семь сорок" (под таким вот укороченным названием) прозвучали на концерте камерной симфонической музыки в Глендейле. Сочинение было встречено продолжительными аплодисментами и получило неслыханно благосклонные отзывы.
Фентрисс, в приливе счастья, готов был направить свои силы на большие и малые опусы, симфонии, оперы — на все, что доносилось до его ушей.
Перед премьерой он неделю за неделей ежедневно слушал все тот же удивительный хор, но не записал ни единой ноты, дожидаясь реакции на опыт с "Сороками". Когда же прогремела буря оваций, а критики разве что не запрыгали от радости, Фентрисс понял, что надо ловить момент, пока публика не оправилась от эпилептического припадка.
За "Сороками" последовали "Крылья", "Полет", "Ночной хор", "Мадригалы птенца" и "Стражники рассвета". Они неизменно встречали восторженный прием; критики, хотя и досадовали на отсутствие изъянов, волей-неволей строчили хвалебные рецензии.
— Я бы уже давно мог задрать нос, но учусь скромности у пташек, — говорил Фентрисс.
— Вот и помалкивай, — отвечал ему Блэк, который, сидя под тем же деревом, так и не вкусил ни ростков озарения, ни благословенной симфонической манны. — Композиторы — известные прощелыги: того и гляди, начнут прятаться в кустах и шпионить, а как выведают твою тайну — раззвонят, что ты вторгся в чужие пределы!
— А ведь верно, черт возьми! — Фентрисс посмеялся. — Я и в самом деле вторгся в чужие пределы!
И было бы поистине странно, если бы никто не вторгся в его собственные пределы.
Выглянув из окна часа в три ночи, Фентрисс увидел тень приземистого человечка, который тянулся к ветвям, чтобы закрепить среди листвы карманный диктофон. Затем незнакомец начал тихонько напевать и посвистывать. Осознав, что это не приносит результатов, незваный гость, почти неразличимый в темноте, стал ворковать, выводить трели и даже кукарекать, переминаясь с ноги на ногу под кроной дерева.
— Чтоб я сдох! — прогремел голос Фентрисса, подобно выстрелу из дробовика. — Никак это Вольфганг Праути хозяйничает у меня в саду?! Пошел прочь! Вон отсюда!