Сборник 9 КОНВЕКТОР ТОЙНБИ

Брэдбери Рэй Дуглас

– У меня что, подбородок измазан? – не выдержала Элис Хьюз. – Почему вы оба на меня так смотрите?

Тут у старика, ко всеобщему замешательству, хлынули слезы. Казалось, он никогда не успокоится, и в конце концов Элис, встав из-за стола, подошла к нему и тронула за плечо.

– Извините, – выдавил он. – Вы так прелестны… Сделайте милость, сядьте. Простите меня.

После десерта Джонатан Хьюз демонстративно отложил вилку, отер рот салфеткой и воскликнул:

– Фантастический ужин! Милая женушка, я тебя обожаю! – Он поцеловал ее в щеку, помедлил и поцеловал еще раз – в губы. – Видите? – обратился он

к старику. – Я очень люблю свою жену.

Старик неспешно кивнул:

– Как же, как же, помню.

– Помните? – уставилась на него Элис.

– У меня тост! – поспешил вмешаться Джонатан Хьюз. – За мою прекрасную жену и счастливое будущее!

Жена рассмеялась и подняла бокал.

– Мистер Уэлдон, – спросила она, выдержав паузу, – вы не хотите за это выпить?..

Когда мужчины переходили в гостиную, старик повел себя непостижимым образом.

– Смотри. – На пороге он закрыл глаза и начал безошибочно двигаться по комнате. – Вот здесь – коллекция трубок, здесь – книжный шкаф. На четвертой полке снизу – Герберт Уэллс, «Машина времени», прямо как по заказу; а сейчас я сяду в любимое кресло.

Он устроился поудобнее. И только теперь открыл глаза.

Стоя в дверях, Джонатан Хьюз спросил:

– Больше не будешь лить слезы?

– Нет. Больше не буду.

На кухне позвякивали тарелки. Молодая жена мыла посуду, мурлыча какую-то песенку. Мужчины повернули головы в сторону кухни.

– Стало быть, – заговорил Джонатан Хьюз, – скоро я возненавижу ее? А потом убью?

– Трудно поверить, правда? Я не сводил с нее взгляда битый час и не нашел ни единой зацепки – ни одной точки, черточки или закавыки, ни малейшего пятна или изъяна, ни тени небрежности. Ты тоже оставался у меня в поле зрения – надо же было проверить, нет ли вины на тебе, то есть на нас обоих.

– Ну, и?.. – Молодой Хьюз разлил по рюмкам херес.

– Пьешь многовато, а так все ничего. Теперь слушай.

Хьюз опустил рюмку, даже не пригубив спиртное.

– Что еще?

– Полагаю, нужно дать тебе памятку, чтобы ты ее держал при себе и сверялся с нею каждый божий день. Наставления старого рыдвана для молодого болвана.

– Говори, я запомню.

– Ты уверен? Надолго ли? На месяц, на год, а потом это забудется, как и все на свете. Жизнь тебя закрутит. Мало-помалу будешь превращаться… в меня. А она тоже будет меняться, и в конце концов для нее не останется места в этом мире. Непременно говори ей о любви.

– Хорошо, буду говорить каждый день.

– Поклянись! Это чрезвычайно важно! Может быть, я на этом и споткнулся, мы с тобой оба споткнулись. Вся штука в том, чтобы не пропустить ни дня! – Старик разгорячился и, подавшись вперед, стал твердить: – Каждый божий день! Каждый божий день!

На пороге появилась Элис, слегка встревоженная:

– У вас ничего не случилось?

– Нет-нет, – улыбнулся Джонатан Хьюз. – Просто заспорили, кому из нас ты больше нравишься.

Рассмеявшись, она недоуменно пожала плечами и удалилась.

– Ну, что ж, – начал Джонатан Хьюз, но запнулся, прикрыл глаза и только тогда заставил себя договорить, – пора и честь знать.

– И впрямь, пора. – Почему-то старик не двинулся

с места. В его голосе зазвучала усталость, опустошенность, печаль. – Сдается мне, я потерпел крах. У вас все идет без сучка без задоринки. Не к чему придраться. Нечего посоветовать. Боже, какая нелепость: явился, выбил тебя из колеи, растревожил, вмешался в ход твоей жизни – а что я могу тебе дать, кроме туманных намеков и дурацких предсказаний? Еще минуту назад я сидел и думал: убью ее прямо сейчас, избавлюсь от нее без промедления, возьму вину на себя – старику терять нечего, а у молодого, то есть у тебя, должны быть развязаны руки, чтобы без помех двигаться к будущему. Одним словом, бред, верно? И кто знает, что могло из этого выйти? Временной парадокс – известная штука. Мыслимо ли нарушать течение времени, устройство жизни, порядок мироздания? Как по-твоему? Да ты успокойся, а то на тебе лица нет. Пока никто никого не убивает. Это дело будущего, отодвинутое лет на двадцать. Старик ничего для тебя не сделал, ничем не помог, а сейчас просто-напросто выйдет за порог и канет в собственное безумие.

Он поднялся с кресла и опять закрыл глаза:

– Проверим, сумею ли я вслепую найти выход из собственного дома.

Он шагнул в темноту; молодой хозяин дома последовал за ним, на ощупь открыл в прихожей дверцу шкафа, достал пальто и не спеша помог гостю одеться.

– А ведь ты кое-чем был мне полезен, – сказал Джонатан Хьюз. – Ты велел мне повторять, что я люблю ее.

– И то верно.

Они уже стояли у порога.

– Неужели нам не на что надеяться? – с жаром спросил старик, когда Джонатан Хьюз этого совсем не ожидал.

– Я сделаю все, что от меня зависит.

– Отрадно, ах, как отрадно это слышать. Я почти поверил!

Старик сделал шаг вперед и не глядя открыл дверь:

– С женой прощаться не стану. Нет сил видеть это милое лицо. Скажи ей, мол, старый дурак ушел. Куда? Прямо по дороге, а там подожду. Настанет день – и ты меня догонишь.

– Чтобы превратиться в тебя? Ну, нет! – сказал хозяин.

– Повторяй это почаще. Ох, чуть не забыл… – Старик пошарил в кармане и вытащил небольшой предмет, завернутый в мятую газету. – Сохрани эту штуку. На меня даже сейчас надежды мало, а ведь это еще не конец. Не ровен час, выкину какую-нибудь глупость. Вот, держи.

Он сунул сверток в руки молодому хозяину.

– Счастливо оставаться. А ведь это значит «оставайся счастливым», верно? Да-а. Счастливо оставаться.

Старик торопливо зашагал в темноту. Среди ветвей шуршал ветер. Где-то в ночи грохотал поезд, не то приближаясь, не то улетая вдаль, – кто его разберет.

Джонатан Хьюз еще долго стоял в дверях, пытаясь понять, движется ли по темной улице чья-то фигура.

– Милый! – окликнула жена.

Он стал разворачивать мятую газетную бумагу.

Жена стояла на пороге гостиной, но ее голос доносился откуда-то издалека, равно как и шаги по безлюдной дороге.

– Закрой дверь, дует, – сказала она.

Развернув оставленную вещицу, он остолбенел. У него на ладони лежал изящный револьвер.

Далекий поезд издал прощальный гудок, тут же унесенный ветром.

– Кому сказано: закрой дверь, – проговорила жена.

Похолодев, он невольно зажмурился.

Этот голос. Не появились ли в нем еле заметные, почти неуловимые вздорные нотки?