Сборник "Чарли Паркер. Компиляция. кн. 1-10
Шрифт:
Не помогут они и Мисси Джонс.
В 1870 ее муж Мартин, несмотря на угрозу насилия, ратовал за то, чтобы предоставить избирательные права черным. Он не отрекся от Республиканской партии и за это имел дело с кнутом. Потом он посвятил себя организации черного ополчения и промаршировал по городу вместе со своими людьми одним солнечным воскресным днем. И, хотя едва ли каждый десятый из них был вооружен, это был акт высокомерия по отношению к противникам равноправия.
Это Мисси услышала, что приближаются всадники; Мисси сказала мужу, чтобы тот бежал, потому что на этот раз, если они его найдут, то убьют. Они еще
Но для нее сделали исключение.
Четверо мужчин изнасиловали Мисси Джонс, посчитав, что если не могут напрямую достать Мартина, то сделают это через его женщину. Они не совершили с ней ничего кроме этого, ей даже показалось, что они получили удовольствие. Но на самом деле это было так же прагматично, как если бы они заклеймили корову или зарезали курицу. Последний даже помог ей привести себя в порядок и усадил на стул в кухне.
— Скажешь ему, чтоб вел себя прилично, поняла? — сказал он. Он был молод и красив, и она распознала в нем черты его отца и деда. У него был типичный подбородок Ларузов и светлые волосы, как у всех них. Его звали Уильям Ларуз. — Нам бы не хотелось сюда возвращаться, — предупредил он.
Две недели спустя неподалеку от Дельфии Уильям Ларуз и двое его товарищей попали в засаду, устроенную вооруженными дубинками людьми. Его спутники сбежали, а он остался, свернувшись клубком, когда удары посыпались на него. В результате побоев его парализовало, и до конца своих дней он был способен двигать лишь правой рукой и употреблять только мелко перетертую пищу.
После того, что произошло с ней, Мисси Джонс почти не разговаривала с мужем, редко роняя одно-два слова. Она так и не вернулась в супружескую постель, а вместо этого спала в сарае вместе со скотиной — так она оценивала себя благодаря усилиям людей, изнасиловавших ее, чтобы причинить боль ее мужу; медленно, но неизбежно впадала в безумие.
* * *
Эллиот поднялся и вылил остатки кофе в раковину.
— Как я уже сказал, были те, кто хотел забыть прошлое, и те, кто о нем помнил.
Последние его слова повисли в воздухе.
— Думаешь, Атис Джонс принадлежит к последним?
Он пожал плечами.
— Думаю, какой-то части его души был мстительно приятен факт, что он спит с дочкой Эрла Ларуза, то есть в каком-то смысле имеет самого Эрла. Я даже не знаю, была ли Марианна в курсе истории двух семей. По-моему, Джонсы придавали ей большее значение, чем Ларузы.
— Но эта история известна всем.
— Ну да. В местных газетах были публикации на эту тему; писали их те, кому охота копаться в чужом грязном белье, вот и все. Но я буду удивлен, если кто-то из присяжных не знает об этом, и все эти факты могут всплыть на суде. Репутация для них все. Что бы они ни делали в прошлом, теперь они жертвуют на социальные нужды. Поддерживают благотворительные фонды для черных. Поддерживали совместное обучение. Не украшают свои дома флагом Конфедерации. Они искупили грехи предыдущих поколений, но, может быть, обвинение будет использовать вражду и заявит, что Атис Джонс гнет линию своей семьи и решил наказать их, забрав у них Марианну.
Он встал и потянулся.
— Если, конечно, мы не найдем того, кто действительно ее убил. Тогда начнется совершенно другая игра.
Я отложил копию фотографии Мисси Джонс, не дожившей до пятидесяти и лежащей в дешевом гробу, затем снова просмотрел материалы на столе,
Эдди Джонс была матерью Атиса.
Я показал вырезку Эллиоту.
— Что это?
Он протянул руку и взял статью.
— Это последняя загадка для тебя. Мать и тетя нашего клиента исчезли восемнадцать лет назад, и никто их больше не видел.
В ту ночь я ехал обратно в Чарлстон с радио, настроенным на ток-шоу из Колумбии, но сигнал начал теряться, и появились помехи. Проигравший кандидат в губернаторы Морис Бэйсинджер, владелец сети ресторанов «Пигги Парк», докатился до того, что вывесил флаги Конфедерации у своих зданий. Он утверждал, что это символ южного наследия, и, возможно, так оно и было, только вот что именно считать этим наследием? В прошлом Бэйсинджер дважды участвовал в избирательной кампании кандидата в президенты Джорджа Уоллеса, был лидером "Национальной ассоциации защиты белых людей " и привлекался к суду из-за того, что нарушил Закон о гражданских правах 1964-го года, отказавшись обслуживать чернокожих в своих ресторанах. Он даже выиграл дело, но это только привело его в суд высшей инстанции. После этого он вернулся в Демократическую партию, но старые привычки нелегко бросить.
Глядя на темное шоссе, я думал о флаге, о семьях Джонсов и Ларузов и о значимости истории, которая, словно альпинистская связка, соединяя их, тянула вниз, в пропасть. Где-то в этой истории крылась разгадка смерти Марианны Ларуз.
Но здесь, в месте, кажущемся мне чужим, прошлое принимало странные формы. Оно было стариком, закутанным в красно-синий флаг и открыто выказывающим свое неповиновение под эмблемой с изображением свиньи. Прошлое было рукой мертвеца на лике жизни, призраком, обвитым гирляндой векового разочарования.
Прошлое, как мне предстояло выяснить, было женщиной, одетой в белое, со шрамами на коже.
Книга 3
"Казалось, в мире призраков-теней
Я сам стал тенью собственной мечты".
Глава 10
И вот, наконец, в тишине своего номера я открыл дело Марианны Ларуз. В темноте вокруг как-то ощутимо присутствовал свет, словно тени были вещественны. Я зажег настольную лампу и выложил на стол материалы, которые отдал мне Эллиот.
Но, едва я увидел фотографии девушки, острое чувство утраты овладело мной, а ведь я даже не знал ее и уже никогда не узнаю. Я подошел к двери и хотел изгнать тени, наполнив комнату ярким светом, но вместо этого они просто отступили и затаились под столом и за шкафом, терпеливо ожидая, когда свет погаснет.
И мне показалось, что мое существование раздвоилось: я стоял у стола в гостиничном номере и держал в руках свидетельство того, что Марианну Ларуз безжалостно выхватили из этого мира, и в то же время неподвижно сидел в гостиной Блайтов, а Медведь произносил слова намеренной лжи; Сэндквист, словно чревовещатель, стоял рядом с ним, манипулируя и отравляя атмосферу в комнате жадностью, злобой и напрасной надеждой, в то время как Кэсси смотрела на меня с выпускной фотографии, и робкая улыбка блуждала на ее лице, будто она точно не знала, стоит ли улыбаться этому миру. Я понял, что пытаюсь представить ее живой, ведущей новую жизнь, уверенной, что ее решение прервать течение прежней жизни было правильным. Но я не мог, потому что вместо нее мне виделась только рука, изувеченная глубокими ранами, тянущаяся из ниоткуда.