Сборник "Чарли Паркер. Компиляция. кн. 1-10
Шрифт:
– А сейчас?
– Случается, но редко. Кошмары бывают, но не часто.
– Как думаете, почему?
Я сознательно старался не делать слишком долгих пауз перед ответами, чтобы не дать Сандерс оснований предположить, будто она обнаружила некую перспективную разработку. Поверить в то, что меня преследовали образы жены и ребенка или что-то столь же мрачное, что-то, принявшее затем формы менее опасные, но столь же непознаваемые, я бы вряд ли смог, даже если бы проходил групповую терапию вместе с Гитлером, Наполеоном и Джимом Джонсом [98] . Учитывая обстоятельства, я даже похвалил себя за то,
98
Джим Джонс (1931–1978) – американский проповедник, основатель религиозной организации «Храм народов», последователи которой совершили в 1978 году массовое самоубийство.
– Не знаю. Время?
– Оно исцеляет не все раны. Это миф.
– Может, к боли просто привыкаешь.
Она кивнула.
– Возможно, вам даже будет недоставать ее, когда она уйдет.
– Вы так думаете?
– Это не исключено, если она давала вам цель.
Другого ответа она не дождалась и, поняв, что его не будет, двинулась дальше.
– Симптомы избегания: оцепенение, отстраненность, социальная изоляция.
– Это когда не выходят из дома?
– Не настолько буквально. Человек просто держится подальше от людей и мест, которые ассоциируются с происшествием: бывших коллег, друзей, родных. Ему трудно о чем-то заботиться. Он может чувствовать, что смысл жизни утрачен, что у него нет будущего.
– Некоторая отстраненность была, – признался я. – Я не чувствовал себя частью обыденной жизни. Самой этой жизни не было. Был только хаос.
– А коллеги?
– Я избегал их, они избегали меня.
– Друзья?
Я подумал о ждущих меня в машине Ангеле и Луисе.
– Некоторые не хотели быть в стороне.
– Вы злились на них за это?
– Нет.
– Почему?
– Потому что они такие же, как я. Они разделяли мою цель.
– И что это за цель?
– Найти того, кто убил мою жену и ребенка. Найти и порвать на куски.
Ответы пошли быстрее. Я удивился, а потом даже рассердился на себя за то, что так легко позволил чужаку влезть мне в душу, но в этом было и какое-то удовольствие, как будто я избавлялся от чего-то. Может, я нарцисс, а может, слишком давно не был так откровенен с собой.
– Считали ли вы, что у вас есть будущее?
– Только ближайшее.
– И вы связывали его только с убийством того человека?
– Да.
Она слегка подалась вперед, и в ее глазах появились светлые блики. Сначала я удивился этому, а потом понял – это мое собственное лицо отражается в глубине ее зрачков.
– Симптом возбуждения. Трудности с концентрацией.
– Нет.
– Гиперреакция на неожиданный раздражитель.
– Вроде выстрела?
– Возможно.
– Нет, гиперреакции на выстрелы у меня не было.
– Гнев. Раздражительность.
– Да.
– Проблемы со сном.
– Да.
– Сверхнастороженность.
– Вполне оправданная. Моей смерти хотели многие.
– Физические симптомы: лихорадка, головные боли, головокружение.
– Нет. По крайней мере, ничего особенного.
Она откинулась на спинку стула. Мы почти закончили.
–
– Да.
Да, постоянно.
Кэрри Сандерс вышла ненадолго и вернулась с двумя стаканчиками кофе. Достала из кармана несколько пакетиков с сахаром и заменителем сливок.
– Вы ведь и сами, без меня, все знаете, да? – Она положила в свой стаканчик столько сахара, что ложечка, наверное, могла бы стоять в ее стаканчике, даже если ее не придерживать.
– Да. Но вы ведь не первая.
Я отпил кофе. Крепкий, горький. Понятно, почему ей понадобилось столько сахара.
– Как вы сейчас?
– Сейчас в порядке.
– Обходитесь без лечения?
– Я знаю, как выпускать гнев. Это постоянный терапевтический процесс.
– Вы выслеживаете людей. И порой их убиваете.
Я не ответил, а вместо этого спросил:
– Где вы служили?
– В Багдаде. Я была в звании майора и приписана к оперативной группе «Железный конь» в лагере «Бум» в Бакубе.
– Лагерь «Бум»?
– Да. Там постоянно что-то взрывалось. Теперь его называют лагерь «Гэйб» – в память о сапере, Дэне Гэйбриэлсоне, погибшем в Бакубе в 2003 году. Когда я там оказалась, там почти ничего не было – ни водопровода, ни туалета, ничего. А когда уезжала, были ЖБК, водоснабжение для душевых и туалетов, новая электроподстанция, и там уже начинали тренировать иракскую национальную гвардию.
– ЖБК? – Я чувствовал себя так, словно слушаю кого-то, говорящего на пиджине.
– Жилые блоки-контейнеры. Для вас – большие коробки.
– Женщинам там, должно быть, нелегко приходилось.
– Нелегко. Война ведь изменилась. Раньше женщины-солдаты не жили и не воевали вместе с мужчинами, как сейчас. Перемены приносят и новые проблемы. Формально мы существуем отдельно от боевых частей и считаемся «приписанными» к ним, но, как ни крути, все равно воюем и так же, как мужчины, умираем. Может, не так много, как мужчин, но в Афганистане и Ираке погибло более сотни женщин и сотни были ранены. Однако ж нас все равно называют шлюхами и сучками. На нас нападают, нас унижают наши же мужчины. Во избежание изнасилования нам рекомендуют ходить по территории базы парами. Но я не жалею, что служила. Нисколько. А здесь я потому, что страна еще в долгу перед многими солдатами.
– Вы упомянули, что начинали в лагере «Бум». А потом?
– Потом меня перевели в лагерь «Боевой конь», а позже в Абу-Грейб – по программе реструктуризации тюрьмы.
– Позвольте спросить, что входило в ваши обязанности?
– Поначалу я работала с заключенными. Нам нужна была информация, а они, разумеется, были настроены враждебно, особенно после всего, что творилось там в первое время. Приходилось искать новые подходы, чтобы разговорить их.
– Когда вы говорите «новые подходы»…
– Вы же видели фотографии: унижения, пытки – постановочные и не постановочные. Понятно, что легче нам от всего этого не было. Да еще всякие идиоты с радиобеседами, с их шуточками, смехом и полным непониманием того, как это влияет. У иракцев появилась еще одна причина ненавидеть нас, и они отыгрывались на наших военных. Американские солдаты погибали из-за Абу-Грейба.
– Ложка дегтя…
– Все, что происходило там, происходило с ведома и разрешения высшего начальства; если не в деталях, то в главном.