Сборник "Чистая фэнтези"

Олди Генри Лайон

К чародейству Тристан дара не имел, зато имел диплом лекарской гильдии.

Высокий и стройный медикус, больше похожий на гвардейского капитана, долго цокал языком и тяжко вздыхал, осматривая Рене. Хмурился, отводил глаза, не желая встречаться взглядом с родителями мальчишки. К счастью, он был хорошо знаком с «Трактатом о спине» великого Али Хуссейна, убитого турристанскими фанатиками за излечение еретички Биби-ханум. Костоправ растер больному спину грубой тряпицей, смоченной маслами фурбийуна, руты и касатика, предварительно согрев пострадавшее место компрессами, затем наложил повязку из олеандра с бделием, сагапеном и бобровой струей. Уходя,

Тристан рекомендовал в течение двух недель пить отвар черного нута с аиром.

Следующие полгода запомнились Рене как сплошной кошмар, составленный из неподвижности, миазмов изувеченного тела, регулярных визитов Тристана и возвращающейся вместе с ним боли. Медикус представлялся мальчику безжалостным экзекутором, палачом, через день являющимся пытать жертву.

Однако Тристан Франингер свое дело знал: через полгода Рене встал с кровати.

Доковыляв с помощью отца до большого зеркала, он закричал от отчаяния. Уродливый горб вспучил, изломал некогда прямую спину, превратив непоседливого мальчишку в балаганного уродца. Медикус уверял, что со временем, если Рене будет регулярно выполнять предписания, горб уменьшится и будет не очень заметен — хотя, разумеется, не исчезнет полностью. Он, Тристан, и так совершил чудо: в девяти случаях из десятка подобные увечья приковывают людей к постели на весь остаток жизни.

Годы спустя Рене осознает: его уродство на самом деле не так уж велико, и выглядит он скорее очень сутулым человеком, нежели горбуном. Но тогда, рыдая и бранясь, он никак не мог взять в толк: отчего отец с матерью едва ли не молятся на медикуса, отчего улыбаются сквозь слезы?! Чему радоваться, если жизнь кончена?!

Он калека! посмешище!!! — навсегда, навеки…

Тем не менее Рене быстро шел на поправку, старательно выполняяя назначенные Тристаном упражнения. Сперва минутами, длинными и мучительными, а позже — часами висел на перекладине (подтягиваться медикус запретил категорически!), прогибался назад до хруста в многострадальной спине, вставая на носки, тянулся к небу кончиками пальцев, спал на жестких досках… Выходить на улицу долго робел, опасаясь насмешек, а еще больше — сочувствия недавних товарищей по играм и проказам. Вместо былых бесшабашных выходок он с головой погрузился в изучение семейной науки. Эмаль и пульпа, корни и головки зубов, гингива и мандибула, флюсы и пульпиты, периодонтиты и пародонтозы, неправильные прикусы и изъязвления полости рта, флюктуации ауры и дентат-наговоры, владение зачарованным ретрактором и финальный откат-импульс боли, позволяющий восстановить затраты маны…

Наука оказалась сложной, местами она граничила с настоящим искусством. Но Рене учился столь же рьяно, сколь упорно продолжал бороться с проклятым уродством. Отец не мог нарадоваться на сына; временами, когда Кугут-старший думал, что малыш не видит, на глаза его наворачивались слезы умиления и гордости. Через год Рене вовсю ассистировал родителю, а к шестнадцати годам блестяще сдал экзаменацию, став полноправным пульпидором. Теперь он принимал пациентов по очереди с отцом и старшим братом Петроком.

Юноша ходил по улицам с гордо поднятой головой: все его ровесники трудились подмастерьями, а он считался мастером, имея пусть небольшую, но собственную практику!

И тут судьба снова решила поглумиться над Рене Кугутом.

Горбатый пульпидор влюбился. По уши и без остатка, как свойственно молодым людям. В дочку ювелира Стешеля, юную красавицу Веронику. Ах, эти трепетные ресницы, ох, эти тяжелые косы цвета спелой

пшеницы, эх, эта многообещающая полуулыбка, что нет-нет, да и снизойдет на губы красотки, ух, этот стыдливый румянец и девичья грудь, высоко вздымающаяся от волнения…

Короче, вы поняли, да?

Подарки, а также цветы из сада Кугутов — хризантемы и астралии, пионы и формозии — Вероника принимала благосклонно. Даже несколько раз гуляла с Рене по бульвару Пронзенных Сердец — известному месту встреч влюбленных пар. Однако когда Кугут отважился наконец объясниться Веронике в любви, та посмотрела на юношу сверху вниз, как на курьезный экспонат в музее, и сообщила: она не собирается связывать свою жизнь с колдуном-дентатом. То есть колдун — это не так уж и плохо. Но колдун, который намерен до конца дней заглядывать людям в рот? ковыряться в чужих зубах? Фи! Это пошло и неромантично. Будь Рене военным (разумеется, офицером!), или боевым магом (лучше — боевым магом трона, победив на квалификационном турнире Просперо Кольрауна!), или рыцарем (графом, герцогом, принцем; нужное подчеркнуть), или… Тогда она, Вероника Стешель, пожалуй, слегка подумала бы.

Но — пульпидор?!

Знала бы жестокосердая красавица, какой тайфун родили ее слова в душе Рене! А впрочем, даже знай она про это — вряд ли повела себя по-другому. Романтические девицы все с придурью. Их халвой кунжутной не корми — дай помучить воздыхателя, бросив в пучину отчаянья, а затем вселив призрачную надежду.

Рене разрывался между обидой — и упрямством: «Ах, так?! Я и ей, и каждому встречному-поперечному докажу…» Скорее всего, враждебные вихри, что выли в душе, утихли бы рано или поздно — не через неделю, так через месяц-два. Нашел бы новый предмет воздыханий, женился бы, остепенился…

Увы, рок распорядился иначе.

В Охломыс вернулся сын соседей Кугутов, Джаспер Самоходек, отсутствовавший на родине пять лет. В город Джаспер въехал на коне — на сивом мерине, но это несущественно, тем более что всадник именовал животное «вороным жеребцом». Сам Джаспер был облачен во все черное, включая вороненые латы и длинный меч в ножнах цвета свежего угля. Скулу блудного сына украшал косой шрам, несомненно придавая молодому человеку мужественности. Но самое главное — на груди Самоходека-младшего сладко позвякивала рыцарская цепь!

Такого не могло быть — семейство Самоходеков никогда не претендовало на дворянство! Но цепь выглядела настоящей. Да и какой безумец рискнет разгуливать по городу с фальшивой рыцарской цепью на шее?! За подлое самозванство полагается десять лет в земляной тюрьме с конфискацией имущества.

Вечером Самоходеки зазвали соседей в гости — и, сидя за праздничным столом, Джаспер принялся рассказывать. Его действительно посвятили в рыцари — в рыцари Ордена Зари. Единственного ордена, для вступления в который не требуется дворянство. Ибо рыцари Ордена Зари стоят на страже Мирового Равновесия. А перед Светом и Тьмой равны все — простолюдины, дворяне, маги и даже короли!

Подливая себе в кубок, Джаспер говорил о високосном квесте, походах и битвах, о независимом Майорате, который не подчиняется ни одному государю, зато собирает подать с любой державы…

Рене слушал с горящими глазами, боясь пропустить хоть слово. Вот оно, о чем мечталось! Возможность доказать им всем, а главное — Ей, прекрасной гордячке! Стать рыцарем, сражаться, воевать не с флюсами, а с достойными противниками — и с триумфом вернуться на коне, в одеянии цвета ночи, с мечом на поясе и рыцарской цепью на шее!