Сборник "Чистая фэнтези"
Шрифт:
Затряслось левое бедро под бархатом штанов, заправленных в чулки.
Вздрогнула ягодица.
Пот тек по спине колдуна, соленый, трудовой пот. Если бы случайный чароплет вздумал «облизать» Вышние Эмпиреи над этим районом Ятрицы, он поразился бы тремору маны в центре Красильной слободы. Небось решил бы: коллеги по Высокой Науке дикого грифона живьем свежуют! Школа Нихона Седовласца, к коей имел честь принадлежать Андреа Мускулюс, использовала для волшбы не вульгарную грубость элементалей, не вертлявость ноометров-гармоников, паразитирующих на Пряже Стихий, не заемную дрянь некротов, за которую потом приходится страшно платить Нижней Маме с лихвой. Нет, последователи Нихона отдавали предпочтение
Пожалуй, любой из нихонианцев мог поднять лошадь. Если бы захотел.
Обычно они не хотели.
Гвоздем преткновения в сем методе была усталость. Атлет после ряда мучительных упражнений — тряпка тряпкой. Он желает лишь одного: поесть и отоспаться. Маг же, напротив, обязан по окончании занятий сделаться куда более могучим, причем незамедлительно. Обрати усталость в бодрость, научись трудить плоть без расхода драгоценной маны, и накопление сил станет чистым, звонким, готовым выплеснуться единой волной. В этом чудесном умении и крылась тайна школы мудрого Нихона, изложенная в секретном трактате «Великая Безделица»: мастерство укреплять тело без лишних обременительных действий.
В идеале вообще без действий, но тут Мускулюсу было далеко до славных мэтров.
Приходилось упираться лбом и потеть.
Закончив обязательную маету, он вздохнул, мечтая о временах, когда освоит «Великую Безделицу» в гамаке или на мягкой кушетке. Обтерся цветастым рушником, припасенным заранее; надел рубаху и куртку. Еще раз вздохнул, закашлявшись от вони едкого пикеля. Этой заразой здесь, казалось, пропитались даже стручки на скрюченных в три погибели вербах.
— Умыться не желаете, мастер Андреа?
Это Цетинка. Ясен день, подглядывала.
— Спасибо, голубушка. В другой раз.
Ворота скрипнули, распахиваясь. В спину лаял разноцветный кобель Нюшка; в песке под старой акацией по-прежнему копошилась детвора. Конопатая девчонка удрала, на ее место явилась девчонка постарше, с заячьей губой; суровые малыши оставались на посту, геройски лепя изрядно надоевшие плюшки. Парень-дурачок втолковывал им тайны мастерства, поливая «тесто» из ведерка и временами плетя из шпагата «кошачью люльку», чем несказанно радовал товарищей по труду. Под его руководством плюшки расползались от акации к соседним заборам, образуя концентрические круги. Между некоторыми были проложены веточки, тщательно очищенные от коры.
— Красненький! — кричал парень, и «заячья губа» вглядывалась перед собой, пытаясь увидеть обещанную красоту. — Видишь: красненький! Солнышко зажглось! Ну ты же видишь, Агнешка!
— Вижу… — неуверенно кивала «заячья губа». — Солнышко…
— К'асенький! — хором басили малыши.
Что-то в поведении детей неприятно резануло Мускулюса. Да и плюшки, расположенные кругами, раздражали. Колдун велел себе угомониться: не хватало еще, утомясь от посадки, срывать досаду на глупых чадах! Он зашагал прочь, намереваясь свернуть к центру города.
— Доброго пути, мастер Андреа!
Колдун резко обернулся. Парень-дурачок махал ему рукой, скалясь с отменным добродушием. Откуда этот бездельник… Тьфу ты пропасть! Ну конечно, парень слышал, как именовала колдуна Цетинка. Приехали, срывай крышу. С лилльскими барышнями скоро черная желчь разольется. Будешь, брат Мускулюс, на первых встречных кидаться.
До самого моста через Ляпунь колдун шел, дыша по методу успокоения флегмы. Вонь красилен грозила грудной жабой, но сердце успокоилось.
Ну и хвала Вечному Страннику…
Ближайшие пару часов он бродил по городу без определенной цели. Избавиться от девственниц, гвардейцев, кареты и забот, пусть временно, — уже счастье. Такие вещи
Мечтательно улыбаясь, Андреа гулял по Конному рынку, зачем-то приценился к мерину лет двенадцати, оранжевой масти, с облезлым хвостом и опухшими бабками, но покупать не стал. Далее, выйдя в сквер Трех Судебных Органов, долго любовался памятником ятрийскому поэту Адальберту Меморандуму, автору поэмы «Вертоград». Закусив длинный бронзовый ус, поэт взирал на город со слезой умиления. Вокруг постамента, завиваясь спиралью вверх, к ногам гения, располагались вольные разбойники, трое беглых драгун с женами, один мрачный борец за независимость, живописная группа участников мятежа Джеккиля Требушатника и дочь короля-чернокнижника Бенциона-Штефана, большая поклонница лирики. У подножия, рассевшись на скамеечках, местные трубадуры за деньги слагали экспромты на заданную тему. Рядом с каждым в рамочке красовалась лицензия на производство экспромтов.
Ближе к яру вагант-нелицензиат, бородатый детина одного с Андреа возраста, бесплатно мурлыкал себе под нос:
Играй словами, сукин сын, Мечи в зенит! — Но ближе, ближе псы-часы, И — извини…Мускулюс кинул ему монету: украдкой, пока не заметили скверные надзиратели.
Вскоре колдун перебрался в «Волшебный фонарь», где долго любовался мастерством братьев Люмьер: младший вырезал из вощеной бумаги фигурки, дуновением понуждая их разыгрывать на белой ширме душеполезные сцены, а старший музицировал на гнутой дудке с клапанами. Позже Мускулюса видели на площади Возвышения: он слушал игру на бомбулюме и монокордиуме, краем глаза следя за установкой огромного шапито. В Ятрицу приехал знаменитый «Цирк Уродов», и музыканты привлекали будущих зрителей.
Афиши цирка украшала лилипутка Зизи, гарцуя на рогатом китоврасе.
На углу площади имелась аустерия «Хромой Мельник», куда Мускулюс и завернул. Над входом в заведение красовалась скульптура, выполненная в полтора человеческих роста: мельник самого бандитского вида, с деревянной ногой, оседлав бочку, блаженно приник к кружке пива. Для пущего смеха ваятель одел мельника в сутану с рюшами, священную одежду Веселых Братьев, чья обитель, как и предписывалось уставом ордена, высилась аккурат напротив питейно-закусочного дома. Вне сомнения, святые отцы были здесь частыми и желанными гостями: их бдения, заутрени и всенощные, согласно давним привилегиям, оплачивал державный Цензорат. Выглядел раскрашенный мельник очень натуралистично — в темноте или спьяну его часто принимали за живого великана-бражника, очень пугаясь.
Эту аустерию колдун навещал в прошлый приезд. И впечатление сохранил самое положительное.
За минувшее время здесь мало что изменилось. Потолок украсили тележными колесами, чучело Янкеля-Призрака заменили на ростовой портрет императора Пипина Саженного. Добавились два зеркала в прихожей, по бокам гардероба: одно обычное, где отражались люди, еще не утратившие человечий облик, второе же отражало игисов, спектрумов и прочих ламий, заверни они сюда хлебнуть пивка. Кстати, удобно. При входе и выходе можно лишний раз удостовериться, жив ты или уже не вполне. Главное, спьяну зеркала не перепутать. Рядом висела верительная грамота. Пергамент, мелко исписанный вязью каллиграфа, гласил, что в «Хромом Мельнике» правом убежища и беспрепятственного допуска пользуется любое создание, желающее подкрепить Силы телесные и духовные. Лишь бы присутствие и наклонности оного не были помехой остальным посетителям.