Сборник "Этические уравнения"
Шрифт:
На этот раз выход в запредель е дался ему куда легче, чем раньше, а главное – сознательно. Он виде л, куда идет, что делает и каковы реалии этого мира. Возникший было в голове голос Диспетчера Арсений Васильевич буквально вышвырнул из сознания, послал за пределы своей сферы чувствования и физической оболочки.
Мир Карипазима возник перед глазами глыбой мрака, пронизанной ручьями лавы и украшенной разгорающимися и гаснущими вспышками пламени. Арсений Васильевич развернул его в плоскость, в физически ощущаемый объект с текучими ландшафтами
Внезапно его заинтересовало появившееся на горизонте белое пятно, которое он сначала принял за накрывшую часть суши пелену облаков. Арсений Васильевич свернул к этой пелене, с недоумением отмечая ее неизменность и мертвое спокойствие. Понимание пришло, когда он завис над этим районом и снизился на десяток километров.
Перед ним действительно лежала пустынная местность белого цвета, испещренная тонким узором черных трещин, более темных понижений и разнокалиберных кратеров. Это было место давней битвы тех сил, которые он пытался сдерживать, помогая то одним, то другим, добиваясь непонятного ему самому «равновесия». Битва произошла очень давно, судя по «запаху» уныния и застарелой тоски, накрывшему пустыню. К тому же он не помнил, когда принимал экстренные меры в отношении данного района Карипазима, но в этом районе до сих пор ничего не росло, не двигалось и не возрождалось. На гигантской территории, эквивалентной такому земному материку, как Африка, прочно поселилась смерт ь!
В сознание прорвался тоненький плач – так сфера чувствования Арсения Васильевича отреагировала на возникшую в поле зрения огненную струйку, тут же бессильно погасшую. Возможно, это очнулся некий обитатель пустыни, а может, умер ее последний защитник и хранитель.
Сознание начало путаться, меркнуть. Арсений Васильевич слишком много потратил энергии на пробивание канала прямого видения чужой реальности. Да и Диспетчер не успокаивался, пытаясь прорваться в голову оператора и запретить ему самостоятельно манипулировать сило й.
Домой! – приказал сам себе Арсений Васильевич, цепляясь за луч энергии, выносящий его из запредель я в мир Земли.
С час он отдыхал, приходил в себя, пил горячий чай и ни о чем особом не думал. Потом решил покопаться в себе на сон грядущий и выявить запасы знаний, осевшие в глубокой психике. Такие попытки пока к прорывам понимания не приводили, но все же кое-какие свои возможности он начинал осознавать и готов был учиться их применять.
Убедившись, что сын спокойно спит в бывшей детской, Арсений Васильевич устроился было в кресле перед телевизором, не включая последний, и в это время зазвонил телефон. Глянув на часы – третий час ночи, кому это он понадобился в такое время? – Гольцов снял трубку:
– Алло?
– Привет, Меченый, – раздался в трубке густой шелестящий бас. – Не пора ли одуматься?
– Кто звонит? – прошептал Арсений Васильевич.
– Доброжелатель, – хмыкнули на том конце провода. – Мы встречались сорок лет назад, и тогда ты обещал слушаться.
Арсений Васильевич вспомнил встречу в общежитии радиоинститута, когда к
– Что вам нужно?
– Даем тебе сроку три месяца. За это время ты должен исправить то, что натворил на Карипазиме, вернуть утраченное равновесие. Не справишься – пеняй на себя! А главное, забудь о п р я м о м выходе! Иначе мы примем соответствующие меры.
– Какие?
– Увидишь. Итак, твой выбор?
Арсений Васильевич помолчал, лихорадочно формулируя мысль.
– На Карипазиме идет война… я не знаю, в чем состоит смысл жизни, но уж точно не в войне! Неужели нельзя убедить карипазимцев не воевать?
– Нельзя. Они живут по-другому, их логика – логика войны, а не мира.
– Ерунда, всегда есть возможность договориться, пойти на компромисс…
– Мы предупредили, ты слышал. Если не хочешь думать о себе, подумай о детях, они ни в чем не виноваты. Три месяца. Ты понял?
– Подождите…
– Прощай, Меченый.
В трубке загудело.
Арсений Васильевич уставился на нее, как кролик на удава, отшвырнул и выругался.
СКАНДАЛ
Гостиница, принадлежащая МЧС России, где расположилась группа Разина, была достаточно уютной и удобной, хотя на три звезды, как утверждалось в рекламе, не тянула. Одноместных номеров, а тем более класса «полулюкс» и «люкс», в ней было мало. Точнее, всего три. Одноместный достался только самому Максиму, остальные устроились по двое: Штирлиц с Кузьмичом и Шаман с Писателем. Кузьмич ночами похрапывал, поэтому Штирлиц-Райхман вечно жаловался на него и требовал переселить храпуна в «отдельную камеру». Писатель смущенно признался, что он тоже храпит, но от Шамана жалоб не поступало. Иван-Доржо вообще никогда ни на что не жаловался, а на вопрос Штирлица: как же ты спишь, если Писатель бурчит, как трактор? – ответил по-философски спокойно:
– Я его не слышу.
Однажды Максим зашел к ним ранним утром и застал Шамана за интересным занятием.
Итигилов стоял в одних трусах: спина прямая, ноги расставлены на ширине плеч, руки на бедрах, глаза закрыты. В тот момент, когда Максим сделал шаг через порог, Шаман оторвал ладони от бедер, с выдохом вытянул их перед собой. И Максим вдруг потерял равновесие, отшатнулся назад, чуть не упал! Хотя никто его не толкал, ни в грудь, ни в спину.
– Извини, Максим Аверьянович, – сказал Шаман, расслабляясь; тело у него было сухое, жилистое, без единой дряблой складки, несмотря на шестидесятилетний возраст, а небольшой животик фигуры не портил. – Я не хотел.
– Как ты это делаешь?
– Секрет, однако.
– Психоэнергетическое воздействие?
– Что-то вроде этого.
– Может быть, научишь?
– Вообще-то не имею права, это умение у нас передается только внутри рода, от отца к сыну и внуку.
– Обещаю никому не говорить и применять только во благо.
– Я подумаю.
– И все-таки каким образом достигается результат? Я читал кое-какие книжки, знаю, что существуют специальные психотехники.
Итигилов начал быстро одеваться.