Сборник материалов Чрезвычайной Государственной Комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников

Борисов Алексей Николаевич

Кох: У нас был принцип, чтобы уничтожать и детей.

Прокурор: У вас дети есть?

Кох: Да, имею 3-х.

Прокурор: Какого возраста?

Кох: 1 год, 3 года и 5 лет.

Прокурор: Их можно в чем-либо политическом обвинить?

Кох: Нет, конечно нет.

Прокурор: По какому принципу вы расстреляли 8 советских детей? Они ни в чем не повинны.

Кох:

Это было уничтожение населения другой расы.

Отвечая на вопрос прокурора, Кох говорит об обстоятельствах расстрела 3 офицеров Красной Армии.

Прокурор: В чем же вы их обвиняли? В том, что они русские?

Кох: Да, это была просто ненависть к русским.

Председатель Трибунала: Скажите, какие методы вами применялись при допросах?

Кох: Допрашиваемым мы заламывали руки назад, подвешивали на дверь, загоняли иглы под ногти, избивали палками, пытали электричеством, загоняли шомпола в заднюю часть тела.

Далее Кох показывает, что его командой практиковались пытки при допросах, массовое истребление заключенных в лагере «при попытке к бегству». С целью скрыть свои преступления команда Коха сожгла в районе Орла и Борисова около 6 тысяч трупов.

Прокурор: Это трупы тех, которые были расстреляны органами гестапо?

Кох: Да.

Прокурор: По чьему приказу производилось сжигание трупов?

Кох: По совершенно секретному приказу Гиммлера. Делалось это для того, чтобы впоследствии нельзя было установить, сколько советских граждан нами было уничтожено.

Прокурор: Что вы делали с людьми которых заставляли раскапывать могилы и сжигать трупы? Вы их впоследствии уничтожали?

Кох: Да, уничтожали.

Прокурор: Как вы расцениваете все свои преступления, которые с такой жестокостью совершались?

Кох: Это зверские преступления, совершенные против всех международных прав. Но я был нацист, и это была моя практическая работа по осуществлению расовой теории.

Далее суд переходит к допросу свидетелей по делу Коха.

Первым дает показания И.А. Киселев, рассказывающий суду о кровавых расправах гестапо над мирным населением в гор. Орше.

Другой свидетель — житель гор. Борисова, инвалид 2-й группы Д.Т. Мерук рассказывает суду:

— Я был арестован гестапо 14 апреля 1944 года и заключен в Борисовскую тюрьму, а затем переведен в концентрационный лагерь, где меня неоднократно избивали до потери сознания. Перед приходом Красной Армии арестованных стали выводить большими партиями на расстрел. К 28 июня 1944 года в лагере оставалось только 1 500 советских граждан. Их выстроили и стали расстреливать из автоматов и пулеметов. Я находился в числе расстреливаемых. Раненный тремя пулями в грудь и в ногу, я упал между трупами. Отсюда с огромным трудом мне удалось выползти и пробраться в сарай, из которого я наблюдал дальнейшую расправу гестаповцев над заключенными. Фашистские бандиты добивали раненых гранатами, приканчивали их штыками и пристреливали из пистолетов. Чтобы скрыть следы своих страшных преступлений, гитлеровцы облили трупы какой-то

жидкостью и сожгли их.

Вечернее заседание 18 января.

На заседании первым допрашивается свидетель А.П. Лысухо, работающий регентом хора поселка Альбертин.

— Однажды в Альбертин прибыл карательный отряд гестапо, — показывает свидетель. — Начались аресты. Немцы арестовали и нашего ксендза, о судьбе которого до сих пор ничего не известно. При отступлении гитлеровцы сожгли монастырь, бумажную фабрику и все большие каменные здания.

После окончания допроса свидетелей по делу Кох, председатель Трибунала удовлетворяет просьбу Кох, который решил дополнить свои показания. Он признает, что, находясь на территории СССР, «добивался быстрого получения состояния». Немецкое командование предоставило ему вблизи города Орла имение Некраши, он имел своих рабов, лошадей и чувствовал себя «господином».

Председательствующий: Во имя получения «состояния» вы встали на путь убийств, угона в рабство советских граждан?

Кох: Да, я уже об этом сказал. (Шум в зале).

Далее Трибунал переходит к допросу служащего жандармерии Митмана, неоднократно участвовавшего в расстрелах мирных советских граждан.

Подтвердив свои показания, данные на предварительном следствии, Митман пытается вместе с тем изобразить себя рядовым исполнителем «приказов начальства», говорит о том, что к службе в жандармерии у него «никакого интереса» не было. Однако, в ходе судебного следствия устанавливается, что Митман проявлял исключительное рвение, что его расправы над мирными советскими людьми отличались особой жестокостью. 28 сентября 1941 года команда, в которой служил Митман, расстреляла в деревне Марьина Горка 1 200 советских граждан. Митман лично расстрелял несколько человек. На вопрос прокурора, участвовал ли подсудимый в расстреле 100 душевнобольных Минска и 1 300 человек на станции Койданово, Митман отвечает утвердительно.

Прокурор: Много было детей, стариков и старух среди расстрелянных 1 300 человек на станции Койданово?

Митман: Да, было очень много, но в цифрах я не могу выразить, не знаю.

Далее выясняется, что Митман со своей командой жандармов повесил 8 советских граждан, заподозренных в связи с партизанами. За это злодеяние Митман получил повышение в чине. Митман подтверждает свое личное участие во многих расправах над мирным населением, о которых не говорил на предварительном следствии. По дороге в деревню Вишневка он расстрелял встретившегося ему 12-летнего подростка. В совхозе Вишневка он расстрелял 7 человек, в том числе 2 женщин и 2 детей.

Военный Трибунал переходит к допросу свидетелей по делу Митман.

Первой дает показания главный врач психиатрической больницы в Новинках Н.Н. Акимова.

— 5 ноября 1941 года, — говорит она, — к больнице подъехало несколько автомашин с жандармами и полицейскими. Они приказали поместить 200 больных в баню при больнице. Когда двери были закрыты, жандармы соединили генераторы автомашин через шланги с помещением бани и включили моторы. Баня быстро заполнилась газом, и больные погибли. 100 душевнобольных были расстреляны.