Сборник " Песня, зовущая домой"
Шрифт:
— Эти ваши наброски… Мы думаем, что из них можно что-то сделать. Если, конечно, здорово поработать. Я велел Гарри Блейку бросить все остальное и приниматься за дело. Тем временем вас хотела видеть моя жена.
Шейла О'Малли в переливчато-синем халате сидела у окна. Прядь медных волос соскользнула на висок. Щеки пополнели и нежно светились розовым румянцем. Трудно было представить кого-то, менее похожего на «бедняжку».
Она учтиво приветствовала Джоанну.
— Входите, мисс Дайкс. Садитесь. Нашли без сложностей?
— Да, — ответила
Однако Шейлу О'Малли Ши как будто заботил меньше всего. Ее «Вот как», прозвучало нарочито небрежно.
— Ну, — улыбаясь, продолжала она, — вы оказались темной лошадкой, верно?
Эти слова эхом отдались в ушах Джоанны. Кровь хлынула к ее лицу, и на одно ужасное мгновение ей показалось, что комната качнулась и не желает принимать устойчивое положение.
— В вас гораздо больше, чем видно с первого взгляда, — насмешливо продолжал сдержанный голос. Его тон изменился: — Что-нибудь не так?
Совершенно не в состоянии говорить, Джоанна покачала головой. В зеркале за спиной стула Шейлы О'Малли ее собственное изображение передразнило жест. Было ясно, что она до смерти напугана.
По эту сторону зеркала карие глаза Шейлы О'Малли под темно-янтарными бровями вразлет испытующе изучали ее.
— Тогда незачем выглядеть такой виноватой. Я говорю не о вашем прошлом, а только о ваших эскизах.
Джоанна сделала над собой усилие, комната медленно вернулась в нормальное состояние, и она заставила себя улыбнуться:
— Не знаю, насколько они хороши.
— Узнаю своего мужа, — засмеялась Шейла. — Я полагаю, он заставил вас почувствовать, что мы делаем вам одолжение, а не наоборот. Успокойтесь, они хороши. Я надеюсь, что вы сами назначите цену, так?
— Миссис О'Малли, я не могу брать за них деньги. Пожалуйста.
— Но, милое дитя, конечно же вам должны заплатить. Почему бы и нет?
Джоанна решила, что в конце концов ей оставалось только одно — говорить правду, насколько это возможно.
— Потому что я хотела чувствовать, что помогаю, хотя бы совсем немножко. Я в долгу перед вами из-за своей невнимательности со Смоки. Миссис О'Малли, мне страшно жаль. Вы ужасно огорчились? — Она вглядывалась в лицо, теперь цветущее возвращенным здоровьем и еще более красивое. Это лицо смотрело на нее явно растроганно, но недоумевающе.
— Да, огорчилась, но не ужасно. Это случилось быстро и, возможно, ему не пришлось страдать, так что не надо больше об этом думать. И еще — почему вам хотелось помочь? Мы для вас никто, мой сын был для вас никем. — Наступившую паузу было трудно вынести из-за ее вопросительного оттенка. Джоанна сжала кулаки и ничего не сказала. — Простите, если в моих словах звучит подозрение; я вам верю. Мне просто трудно это понять.
— Мне просто хотелось, — было все, что могла сказать Джоанна.
— Тогда, я полагаю, мы должны просто поблагодарить вас и сказать, что таких, как вы, немного осталось.
Нервы, равно как и облегчение, развязали Джоанне язык:
— И также ради Ши. Он так беспокоился…
— Да, я уверена,
Шейла О'Малли также была полна сожалений. Ноэль Керри, ее врач и друг, сказал в первые дни ее болезни: «Сознавать, что ты столкнулась с чем-то, чего не можешь изменить, — это добродетель. Не думаю, чтобы ты могла изменить что-нибудь в планах Мэтта, только навредишь себе. Я прав?» Она догадалась, что Мэттью рассказал ему о заседании правления, когда голосование оказалось не в ее пользу — два против одной.
Она догадалась также, что вчерашний визит Мэттью с эскизами этой девочки был одним из его непредсказуемых предложений оливковой ветви. Мэттью никогда не проигрывал и мог себе позволить такой шаг — дать ей возможность сохранить свое лицо. Ей и раньше это предлагалось и столь же неискренне и хитроумно, как и все то, что когда-либо делал Мэттью. Но на этот раз ею воспользовались, и теперь молчаливо предполагалось, что одобрение эскизов сняло ее возражение по поводу «Юности О'Малли».
Эскизы были очаровательны, как и их юная создательница, одетая сегодня в очень короткое платье из мягкой шерсти желто-красных тонов. Вся один глаза, совсем какой она ее запомнила, и робкий рот, как у котят на крышке коробки шоколадных конфет. Шейла О'Малли никогда не представляла дочери, только сыновей, высоких, смуглых, стройных, как клинок. Она не могла понять, почему эта мысль забрела в ее голову именно в эту минуту. Возможно потому, что взглянув на посетительницу, она увидела, что та, словно завороженная, смотрит на фотографию Майлса. Ноэль Керри сказал кое-что еще: «Ты должна вытащить Майлса на свет, Шейла, должна выговориться. Если ты этого не сделаешь, у тебя и вправду будет нервное расстройство. Говорю тебе прямо».
— Да, это Майлс, — скованно сказала она. — Принесите ее сюда, если хотите. Вам будет лучше видно. — У этой девочки довольно длинные руки, тонкие с узкими кончиками пальцы, светлые овальные ногти. Она держит фотографию Майлса очень деликатно. — Он должен был быть «Юностью О'Малли», — сказала Шейла. — Это была его идея, целиком его. У него было такое воображение, такая энергия! Он бы нас прославил. Не то что бы это имело значение, лишь бы он был со мной… — она резко замолчала, сама поразившись эмоциональному потоку слов. За все недели, прошедшие со времени несчастного случая, они никогда так не говорила.
— Он был… умер сразу? — Вопрос был едва слышен.
— Так меня заверили.
— Тогда он не мог ничего почувствовать. — Тихий голос, казалось, дрожал. — Я рада.
— Знаете, это отчасти была моя вина. — Они никогда не говорила об этом раньше. — Он разбил свою машину в Лондоне. Муж не хотел, чтобы он купил другую. Но он собирался на каникулы в Шотландию, ловить рыбу. Он считал, что с машиной было бы гораздо удобнее. Так что я дала ему свою. Я часто спрашивала себя, какой дьявол подталкивает нас в таких случаях…