Сборник Поход «Челюскина»
Шрифт:
Отто Юльевич опустил голову на меха.
— Нет уж, извините. Забыли условие: я — последний, вы — предпоследний. [364]
— Обстоятельства меняются. Мы же диалектики. Я здоров, а вы больны. Очередь может быть переставлена.
Шмидт мягко улыбнулся.
— Нет, Алексей Николаевич, этого нельзя. Я — последний со льдины.
Алексей Николаевич начал сердиться. Но, как он рассказывает, он сдержался и затем употребил все свое красноречие:
— Отто Юльевич! Поймите!… Ведь в случае сжатия мы, здоровые, будем стеснены вашим присутствием.
Отто Юльевич задумался.
— Нет, нельзя. Все же я начальник.
Он сказал это нарочито твердо, как всегда говорит больной, когда изъявляет свою волю.
Бобров замолчал. Но через полминуты он новел атаку с другого фронта.
— Какой же вы начальник, когда лежите больной? Вы — не начальник, вы — бесполезный человек в лагере!
Никогда в течение всей своей жизни Отто Юльевич не считал себя бесполезным человеком. — Что?! В чем дело?!
— Хватит! — отчаянно сказал Бобров. — Поначальствовали! Объявляю себя начальником экспедиции.
Шмидт изумился.
— Ну-ну-ну! — сказал он.
— Чего «ну-ну-ну»? — сердито спросил Бобров. — Вы пойдете у меня «литером» № 2. Самолеты работают хорошо. Вам подадут утепленную машину.
— Позвольте, позвольте, меня же никто не сменял!
— Не сменял?! — выкрикнул Бобров. — Ну что с вами говорить? Нате, читайте!
И он, схватив со «стола» радиожурнал, подал его Шмидту.
Шмидт внимательно, одну за другою, прочел радиограммы. Их было пять.
Шмидт закрыл глаза, прилег головой на подушку и через полминуты открыл глаза, устремив их на Боброва:
— Что прикажете, товарищ начальник? [365]
Бобров бросился на пол к Шмидту. Расцеловались.
— Сейчас же одевайтесь! — приказал Бобров.
— Как сейчас же? — удивился Шмидт.
— Ну да, сейчас. Из Ванкарема высылают утепленный самолет специально для вас.
Шмидт протестовал против чересчур спешной отправки его из лагеря, но скоро должен был согласиться с Бобровым.
Согласившись, он тут же передал власть новому начальнику экспедиции путем передачи ему последних распоряжений.
Бобров позвал Кренкеля, который все еще стоял сторожем у двери. Весть об отлете Шмидта тотчас распространилась по лагерю.
Вошли Копусов, доктор, радист Иванов, кое-кто из машинной команды. Началось одевание больного. Никто не мог освободиться от чувства подавленности.
Внезапно рассмешил всех доктор Никитин. Он обратился к Боброву с неожиданной просьбой:
— Алексей Николаевич, нельзя ли мне новый полушубок получить? Мой очень грязный. Неудобно показаться.
Речь зашла о том, кто будет сопровождать Отто Юльевича на Аляску. Кроме доктора наметили Кренкеля как знающего английский язык.
— Кренкеля было бы очень хорошо, — сказал Отто Юльевич, — но я
Внезапно с улыбкой он обратился к самому Кренкелю:
— Ну как, Эрнест Теодорович, согласны меня сопровождать?
Вопрос застал Кренкеля врасплох. Больше всего на свете ему не хотелось расставаться с Отто Юльевичем, но в то же время он сознавал, что не имеет права покидать лагерь. Его отсутствие может принести остающимся непоправимый ущерб. Ведь до сих пор именно на нем держалась радиосвязь с внешним миром.
Кренкель рассказывал мне: «Я думал, думал, как ответить на его вопрос, так ничего и не придумал».
— Как прикажете, Отто Юльевич, — брякнул он.
Нарты уже стояли у палатки. Одетого Отто Юльевича «всунули» в спальный мешок, удобно уложили в нарты, у головы соорудили высокую, мягкую подушку из мехов. Отто Юльевич пытался шутить, но шутки его уходили в пустоту.
Нарты тронулись. Кроме Боброва и Копусова нарты сопровождали Володя Задоров — секретарь парторганизации, Решетников — [366] художник, Ваня Румянцев — предсудкома, Толя Загорский — боцман — все, как на подбор, в черных кожаных куртках.
Нарты шли довольно быстро, сопровождающим пришлось бежать за ними вприпрыжку. Необходимо было поддерживать голову, закрывать лицо, которое Отто Юльевич все время раскрывал. Он хотел видеть в последний раз лагерь и отчаянно ругался, когда ему снова и снова закрывали лицо.
На аэродроме перед посадкой на самолет он снова расцеловался с Бобровым.
Самолета ждать почти не пришлось. Пилотом, которому выпала честь вывезти Шмидта со льдов, был славный Молоков.
На следующий день Бобров послал телеграмму Куйбышеву:
« Москва. Куйбышеву. Копия Иоффе, Роста, Правда, Известия.
Благодаря отлично поставленной работе правительственной комиссии по спасению челюскинце» и благодаря блестящей работе советских самолетов и летчиков распоряжение правительства о немедленном вывозе заболевшего Шмидта выполнено через 10 часов после отправки распоряжения из Москвы. Наличие самолетов и взятые ими темпы гарантируют окончание операций, в случае летной погоды, сегодня 12 апреля.
И. о. нач. экспедиции А. Бобров».
Эта телеграмма разошлась в пути с другой телеграммой — запоздавшей телеграммой правительства Шмидту:
« Вручить нач. связи. Передачу проследить. Архангельск. Радио Ванкарем. Передать Шмидту, копия Боброву.
Правительство поставило перед всеми участниками помощи челюскинцам с самого начала задачу спасти весь состав экспедиции и команды. Ваш вылет ни на иоту не уменьшит энергии всех героических работников по спасению, чтобы перевезти на материк всех до единого. Со спокойной со — вестью вылетайте и будьте уверены, что ни одного человека не отдадим в жертву льдам. Куйбышев». [367]