Сборник Попаданец
Шрифт:
Они оба замолчали, повернувшись в сторону одного из открытых саркофагов, вновь задумавшись ненадолго.
— На то и расчет был, Галчонок, — нарушила первой молчание тень. — Парень должен был выжить.
— И что теперь? — Старик покачал головой своим мыслям.
— Болота, — произнесла тень. — Ему уже пора.
— Нужна будет моя помощь? — Садовник перевел взгляд на призрачную фигуру.
— Нужна будет еще одна проверка. — Тень наклонила контур головы. — Последний тест на расстановку приоритетов.
— Оу. — Старик расплылся в улыбке. — Неужели я?
— Именно, мой старый враг, именно. — Тень подернулась рябью, послышался приглушенный стон. — Мне пора, будь аккуратен, Гальверхейм, Тай идет за тобой по пятам.
— Если б она одна. — Улыбнулся старик растворившемуся практически без следа собеседнику. — Если б только она одна.
Колеса,
Мы выдвинулись на север, я, как негласный руководитель группы, Аль тенью и граф Десмос с двенадцатью представителями своей… родни.
Конец лета, жар дня и уже ощутимая прохлада ночи, наши телеги были тентованны на случай дождя, а на боку каждой из них мы намалевали по красному кресту в белом круге. И пусть этот символ еще незнаком в местных реалиях и действительности, но легенду о полевом госпитале я объяснил персонально каждому в группе, ибо от понимания задачи зависит наша жизнь и весь успех операции. Были ли сложности? Конечно, ведь план прикрытия не то что не идеален, а как говорят в народе, шит белыми нитками. Проблема очевидна, в этом мире нет красного креста, здесь нет конвенций, запрещающих добивать раненых и заставляющих мазать зеленкой и йодом кромки мечей перед битвой, чтобы не занести, не дай бог, какую заразу противнику, поцарапав его. Ну и как следствие, весьма диким будет выглядеть наше милосердие по отношению к тем и этим. Однако же другого варианта я реально не видел. Пусть милосердие здесь на словах, пусть о нем говорят лишь в легендах, но слово-то знакомо, есть пусть и своеобразное, но понимание проблемы, собственно и вера в «авось» у меня была непоколебима, что и стало ключевым моментом. Война идет уже не день и не два, люди измотаны, ранены, зачастую нет возможности сесть, умыться, ты либо в седле, либо на своих двоих идешь и идешь, а потом снова идешь среди всей этой кровавой неистовой лихорадки стального безумия.
Народ устал, скоро осень, возможно, моя мысль станет лучшим прикрытием для нас, чем я даже загадывал. Возможно, а возможно, и нет, в любом случае решено было попробовать, а там видно будет.
Первые три дня нас никто не останавливал и даже не обращал на нас ни малейшего внимания, и лишь по истечении этого срока мы стали встречать первые конные разъезды войск короны. Нас расспрашивали, нас осматривали, но отпускали с недоумением, когда вперед выходил граф и с достоинством, а также с апломбом начинал вещать всякую ересь о том, что он де потомок знатного рода и ему претит эта братоубийственная война. Отчего он на свои деньги и снарядил этот эшелон лекарей, дабы врачевать страждущих и умирающих, а также нести свет добра и праведности среди людей повсеместно. Как ни странно, но нам верили, ибо, во-первых, у этой войны сам по себе был столь же заумный мотивационный посыл, так, во-вторых, еще и руководили всем этим, как с этой, так и с той стороны люди голубых кровей, которые привыкли подчас еще и не такую хрень выдавать, разбрасываясь обетами, клятвами, родовыми девизами и командными кричалками. И казалось бы, все ничего, легенда сработала, но внезапно выплыла та фаза прикрытия, о которой мы меньше всего позаботились. Нам стали приводить, привозить и приносить раненых, отчего, как вы понимаете, нам всем стало резко не до смеха, и вся условность, а также самоцель как-то отодвинулись на второй план перед человеческой болью и тяжелым непередаваемым духом стоящей за плечом смерти. Я не знаю и, надеюсь, никогда не узнаю, так же ли страшны раны от пулевых отверстий, но жуть рваной плоти, распускающейся пластами под заточенной сталью, мне уже не забыть никогда.
Скотобойня реально мясная лавка, наполненная кровью вперемешку со смрадом протухающей, но еще трепещущей плоти. Агония криков и, увы, подчас уже полная расписка в своем бессилии. Мы не успевали, катастрофически не успевали спасать заботливо перетянутые грязными тряпками гноящиеся тела людей, лишь поверхностно латая страждущих, где-то топорно облегчая боль и сшивая свежие раны.
Четыре, иногда шесть часов в седле и весь вечер и ночь, наполненные тяжким бременем работы, от которой невозможно было отказаться. Сон? Нет, это был бы слишком шикарный подарок для нас, максимум получасовое забытье в трясущемся седле, еще минут двадцать, чтобы разжевать кусок солонины с сухарем, может быть, пять минут, чтобы, стоя на коленях у
Сократили путь, с грустью про себя думал я, печально качая головой и знаком показывая группе солдат, что этот их товарищ, лежащий у моих ног, уже не жилец. Тяжелый случай, парень примерно двадцати пяти лет, с колотой раной в животе, и самое мерзкое во всем этом, что его сейчас прирежут свои же, так тут принято. Последняя милость, облегчение страданий, такое вот, мать его, милосердие.
А знаете, что еще поганей во всем этом? Нет? Так я скажу… Поганей всего в этой ситуации, что, возможно, возьмись я за этого парня всерьез, потратив на него три, может пять месяцев, делая все по уму и с расстановкой, он скорей всего смог бы жить дальше. И не он один, не он один такой, о котором у меня нет времени позаботиться, и даже уже не десяток тех, кого бы я смог спасти, остановившись, прекратив свой путь и организовав стационарный лагерь.
Какова позиция? Вот вам и грань человечности, паскудство бытия и личной мотивированности идущих мимо. У меня есть цель, у меня дела, мне нужно идти вперед и я не могу… простите… не могу остановиться, чтобы дать вам шанс на жизнь! Мне нужно идти! Мне нужно…
Мерзко, ох мерзко было на душе, и далеко не мне одному. Даже вампиры в своей теперь животной агрессии и жажде крови не могли отринуть былую суть человеческой природы, в себе оставаясь безучастными до конца.
Среди всего этого хладнокровным спокойствием, просто феноменальной выдержкой и способностью абстрагироваться от окружающей действительности, мог только Аль похвастаться, который, надо отдать ему должное, работал не меньше нашего, принося пользы на порядок больше всех нас, вместе взятых. Алхимик, ребята, это мощно. Наши запасы лекарственных препаратов подошли к концу буквально за считаные дни, не хватило и на неделю. И вот тут-то нам на помощь пришел недюжинный интеллект и профессионализм этого паренька, который на походном костре из придорожных растений извлекал такие ингредиенты, что даже я пожимал плечами, признавая его превосходство над мои правоведеньям и основами знаний упорядоченной химии своего мира.
К середине третьей недели пути апатия и безразличие настигли и меня. Стало просто все равно, стало пусто в сердце, а в душе наступил покой. Я не могу большего сверх того, что необходимо, не будь здесь и сейчас меня, моей малой толики помощи, даваемой страждущим, на тот свет отправилось бы в разы больше людей, так что винить себя в чужой войне я более не был в силах.
Хотя винить меня и без меня было кому. Это было внезапно пугающе и отрезвляюще страшно. Пошатываясь от усталости, я тащил после практически бессонной ночи целый ворох окровавленных тряпок, распущенных на полоски бинтов, чтобы простирнуть все это в ближайшей речушке. Прачек у нас не было, полное самообслуживание, а после простирывания все это кровавое месиво предстояло еще и выварить, дабы хоть как-то убить инфекционную заразу из загноившихся ран.
Воздух был приятно прохладен, ночью прошелестел по еще плотной, но местами уже желтеющей листве легкий дождик, дышалось сладко и хорошо, так что я довольно быстро добежал до мягкого ската ровной песчаной отмели, где пришлось снимать сапоги и закатывать штанины, чтобы войти в воду. У берега было слишком мелко, и я рисковал измазать бинты придонным илом, а вот зайдя чуть глубже, в довольно уже прохладную воду, тряпки удавалось выстирывать куда как эффективней. Правда, легкое течение размотало окровавленные лоскуты на длинные белесые полосы, которые приходилось придавливать ногой, чтобы их не унесло, но это трепетание ткани на течении сказывалось на качестве моего труда.
Внезапность случившегося, а также моя рассеянность и полное невнимание к предупреждению Мака, имело ошеломляющий эффект. Резкий мощный всплеск холодной воды, этакий бурун водоворота вывернулся мощью волн, заставив меня пошатнуться, а в этот момент тонкие белесые руки из-под воды каменной хваткой вцепились в щиколотки, окончательно сбивая с ног.
Вода захлестнула меня холодной темнотой с головой, я потерял опору, уходя под воду и в панике пытаясь вырваться на поверхность, но ворох бинтов, а также сильные руки упорно тянули меня куда-то прочь в темноту пугающей глубины. Жуткая паника накатила безумством истерики, последний вдох перед погружением был ничтожно мал. Живительного воздуха было катастрофически мало, я как умалишенный пытался отмахиваться руками и ногами, в какой-то момент сквозь мутную толщу воды встретившись взглядом с мелово-белым лицом женщины, бесстрастно смотрящей на мои мучения и своими руками тянущей меня к смерти.