Сборник рассказов и повестей.
Шрифт:
Любовь ЛУКИНА
Евгений ЛУКИН
ВТОРЖЕНИЕ
Лейтенант Акимушкин нервничал. Он сидел неестественно прямо, и рука его, сжимавшая молоточкоообразный микрофон, совершала непроизвольные заколачивающие движения, словно лейтенант осторожно вбивал в пульт невидимый гвоздь.
Наконец Акимушкин не выдержал и, утопив на микрофоне кнопку, поднес его к губам.
– "Управление", ответьте "Старту"!
– "Управление" слушает, - раздался из динамика
– Сеня, ну что там?
– взмолился Акимушкин.
– Сколько еще ждать?
– "Старт", отключитесь!
– закричал Мамолин.
– Вы мешаете! Пока еще ничего не ясно! Как только разберемся - сообщим.
Динамик замолчал.
Акимушкин тычком вставил микрофон в зажим и посмотрел на свои руки. Дрожали пальчики, заметно дрожали. Словно не они каких-нибудь пятнадцать минут назад быстро и точно нажимали кнопки, вздымая на дыбы пусковые установки. Пятнадцать минут назад в грохоте пороховых ускорителей, проникшем даже сюда, внутрь холма, закончился первый бой лейтенанта Акимушкина.
А теперь вот у него дрожали руки. Эти пятнадцать минут бездействия и ожидания, последовавшие за победным воплем Мамолина: "Уничтожена вторая!" - оказались хуже всякого боя.
Тут Акимушкин вспомнил, что в кабине он не один, и, поспешно сжав пальцы в кулак, покосился на Царапина. Старший сержант, сгорбясь, - голова ниже загривка, - сидел перед своим пультом и что-то отрешенно бормотал себе под нос. Вид у него при этом, следует признать, был самый придурковатый.
Умный, толстый, картавый Боря Царапин. Глядя на него, лейтенант занервничал еще сильнее. Такое бормотание Царапина всегда кончалось одинаково и неприятно. Оно означало, что в суматохе упущено что-то очень важное, о чем сейчас старший сержант вспомнит и доложит.
В динамике негромко зашумело, и рука сама потянулась к микрофону.
– "Кабина", ответьте "Пушкам"!
– рявкнул над ухом голос лейтенанта Жоголева.
– Слушаю.
– Акимушкин перекинул тумблер.
– Так сколько всего было целей?
– заорал Жоголев.
– Две или три?
– Ну откуда же я знаю, Валера! Мамолин молчит… Похоже, сам ничего понять не может.
– До трех считать разучился?
– А это ты у него сам спроси. Могу соединить.
Разговаривать с Мамолиным свирепый стартовик не пожелал.
– Черт-те что!
– в сердцах охарактеризовал Акимушкин обстановку, отправляя микрофон на место.
– Хорошо… - неожиданно и как бы про себя произнес Царапин.
– А чего хорошего?
– повернулся к нему лейтенант.
– Хорошо, что не война, - спокойно пояснил тот.
В накаленном работающей электроникой фургончике Акимушкина пробрал озноб. Чтоб этого Царапина!… Лейтенант быстро взглянул на часы. А ведь сержант прав: все вероятные сроки уже прошли. Значит, просто пограничный инцидент. Иначе бы здесь сейчас так тихо не было, их бы уже сейчас утюжили с воздуха… Но каков Царапин! Выходит, все это время он ждал, когда на его толстый загривок рухнет "минитмен".
– Типун тебе на язык!
– пробормотал Акимушкин.
Действительно, тут уже что угодно предположишь, если на тебя со стороны
– Не нравится мне, что прикрытия до сих пор нет, - сказал Царапин.
– Мне тоже, - сквозь зубы ответил Акимушкин.
"Вот это и называется - реальная боевая обстановка, - мрачно подумал он.
– Цели испаряются, прикрытие пропадает без вести, связи ни с кем нет - поступай как знаешь!…"
Он взглянул на Царапина и ощутил что-то вроде испуга. Старший сержант опять горбился и бормотал.
– Ну что еще у тебя?
– Товарищ лейтенант, - очнувшись, сказал Царапин.
– Полигон помните?
– Допустим.
– Акимушкин насторожился.
– А ведь там легче было…
– Что ты хочешь сказать?
– Помех не поставили, - со странной интонацией произнес Царапин.
– Противоракетного маневра не применили. Скорость держали постоянную…
– Отставить!
– в сильном волнении крикнул Акимушкин.
– Отставить, Царапин!
– и дальше, понизив голос чуть ли не до шепота: - Ты что, смеешься? Лайнер - это всегда одиночная крупная цель! А тут - три машины строем! Да еще на такой высоте!… Попробуй-ка лучше еще раз связаться со штабом.
Царапин, не вставая, дотянулся до телефона, потарахтел диском. Но тут в кабину проник снаружи металлический звук - это отворилась бронированная дверь капонира. Лицо лейтенанта прояснилось.
– Вот они, соколики!
– зловеще сказал он.
– Это не из прикрытия, - положив трубку, с тревогой проговорил Царапин, обладавший сверхъестественным чутьем: бывало, по звуку шагов на спор определял звание идущего.
Кто-то медленно, как бы в нерешительности прошел по бетонному полу к кабине, споткнулся о кабель и остановился возле трапа. Фургон дрогнул, слегка покачнулся на рессорах, звякнула о металлическую ступень подковка, и в кабину просунулась защитная панама, из-под которой выглянуло маленькое, почти детское личико с удивленно-испуганными глазами. Из-за плеча пришельца торчал ствол с откинутым штыком.
Акимушкин ждал, что скажет преданно уставившийся на него рядовой. Но поскольку тот, судя по всему, рта открывать не собирался, то лейтенант решил эту немую сцену прекратить.
– Ну?
– сказал он.
– В чем дело, воин?
– Товарыш лытенант, - с трепетом обратился воин, - а вы йих збылы?
– Збылы, - холодно сказал Акимушкин.
– Царапин, что это такое?
– Это рядовой Левша, - как бы извиняясь, объяснил Царапин.
– Левша, ты там из прикрытия никого не видел?
– Ни, - испуганно сказал Левша и, подумав, пролез в кабину целиком - узкоплечий фитиль под метр девяносто.
– Як грохнуло, як грохнуло!… - в упоении завел он.
– Товарыш лытенант, а вам теперь орден дадут, да?
– Послушайте, воин!
– сказал Акимушкин.
– Вы что, первый день служите?
Левша заморгал длинными пушистыми ресницами. Затем его озарило.
– Разрешите присутствовать?
– Не разрешаю, - сказал Акимушкин.
– Вам где положено быть? Почему вы здесь?
– Як грохнуло… - беспомощно повторил Левша.
– А потом усе тихо… Я подумал… може, у вас тут усих вбыло? Може, помочь кому?…