Сборник рассказов
Шрифт:
— Так говоришь, два года тарабанил в этой казарме?
— Нет, не два. Вернее, два, но не года, а месяца.
— Это как?
— С уголовки бумаги пришли, и меня передали ментам…
— И посадили? — Поинтересовался один из солдатиков, по мечтательному тону которого было понятно, что он еще не определился куда податься после дембеля, в милицию или в бандиты.
— Нет, на зону я попал гораздо позже, а тогда откупился и от прокурора, ну и, заодно, и от армии, — самодовольно похвалился Вован.
— Так, выходит, ты прослужил всего два месяца? — Спросил
— Типа того.
— И ты, салага, осмелился сидеть за одним столом с дедушками?!
Такого поворота событий Вован никак не ожидал.
— Какой я салага! Да я вам в отцы гожусь! В натуре, охренели…
Вован был крупным мужчиной, но, тем не менее, мощный удар в лоб сшиб его с табуретки, как подростка. Он неожиданно понял, что кружащиеся перед глазами звездочки после тумаков в мультиках рисуют не зря.
— Быки! На кого руку подняли?! Да у меня за воротами джип полный братвой! Да мы вас…
Следующий хук вновь поверг начавшего подниматься «авторитета» на пол и не дал закончить угрозу.
— Это ты правильно сказал: за воротами. Там может быть ты и крутой. — Двадцатилетний «дед» был само спокойствие. — А здесь ты — зеленый салабон, потому как на территории воинской части ни биологический возраст, ни тюремный стаж не имеют ни какого значения. Важен лишь срок службы. А у тебя он всего два месяца.
— Я начальству вашему жаловаться буду, — совсем не по-бандитски протянул Вован осторожно ощупывая расквашенный нос.
— Ты, наверное, еще не понял как попал? Мы тебя сами командирам сдадим, как лазутчика, проникшего на территорию секретной части. Только предварительно все кости тебе переломаем, потому что ты сопротивление оказывал при задержании. А если выяснится, что ты и правда бандит, тем лучше. Тогда за твое задержание кроме благодарностей еще и отпуска заработаем. Но это потом. А сейчас праздник, все-таки. И раз уж ты, салага, имеешь честь присутствовать на нашем скромном банкете, то, давай, развлекай дедушек…
И Вован развлекал. С табуретки читал стишки и пел дембельские песни. Те же самые, что когда-то не допел. Изображал зайку-попрыгайку, объявлял от имени ИТАР ТАСС сколько дней осталось до приказа…
Ближе к утру обильные возлияния возымели действие. Юные «деды» заснули. Затаив дыхание, на цыпочках, Вован покинул «Комнату досуга». А потом бежал до самого джипа. И пока он судорожно тряс задремавшего водилу, чтобы тот быстрей заводил и мчал домой, пьяный капитан с КПП радушно приглашал приезжать еще, мол, завсегда дорогим гостям рады, и долго махал на прощание быстро удаляющемуся внедорожнику.
Кошмар
Прапорщику Цапцарапкину приснился страшный сон. Будто служит он в таком месте, где украсть ничего невозможно. Целый день бедный прапорщик переходит из помещения в помещение, но нигде не удается хоть что-нибудь свинтить, оторвать, отколупнуть, не говоря уж о просто взять и прикарманить. Все кругом монолитное и прочное. А после службы он идет в клуб прапорщиков-несунов. А там как всегда собрание. Все поочередно
И когда до него дошла очередь поведать о своих трудовых подвигах, он встает и молча разводит руками. Что тут началось! Со всех сторон стали доноситься гневные реплики:
— Да, как ты смел явиться, ничего не своровав?!
— Позор всего нашего сообщества!
— А еще рожу нажрал, как у порядочного прапорщика!
— Гнать его из наших рядов!
На первый раз простили. Отделался выговором с занесением. И пообещал непременно исправиться.
На следующий день Цапцарапкин захватил из дома инструменты (на новом месте службы даже таковых не имелось, иначе никаких проблем и не было бы, ведь инструменты — это предметы, на которые в первую очередь обращает внимание нормальный прапорщик на предмет их приватизации). Целый день, обливаясь потом, пытался он хоть что-нибудь добыть. Тщетно. А когда понял, что опаздывает на собрание, побросал инструменты и бегом пустился в клуб.
Дело в том, что ему снилось так, что это на службу можно было опаздывать или, вообще, не ходить, а вот явиться не вовремя на заседание клуба — все равно что родину предать. Цапцарапкин еле успел. Входит, а там его только и ждут. Члены клуба сразу все поняли. Горе-несуну даже не пришлось разводить в стороны пустые руки.
— Да что же это такое? Думали, оступился человек, с кем не бывает, но ведь проглядывается система…
— Что с ним нянчиться?! Пусть проваливает!
— Саботажник несчастный!
— Из-за него и нас кругом косо смотреть будут!
В этот момент кто-то, являющийся не только членом данного сообщества, а также и соседнего клуба стукачей, ехидным голосом сообщил:
— Он ведь не только ничего не своровал, он на службу принес свои инструменты и оставил их там!
Это был полный крах. Не своровать — серьезный проступок, но приносить на службу свое и оставлять — преступление. Тут уж изгнанием не отделаешься.
— Его к нам честные заслали!
— И морда, скорей всего, не нажратая, а пристегивающаяся!
— Казнить шпиена!
— На газовый стул его!
— В электрическую камеру!
…
Цапцарапкин проснулся в холодном поту. Встал. Начал быстро одеваться.
— Куда намылился в три часа ночи? — Поинтересовался заспанный голос жены.
— На службу надо мне, срочно.
— С какого перепугу? Никто не звонил, и, вообще, завтра выходной…
— Ты не поймешь. Потом объясню.
Прапорщик вернулся через полтора часа с двумя огромными баулами. Чего в них только не было. Пять килограмм гвоздей, семь банок тушенки, манометр, канистра машинного масла, три пары солдатских сапог и еще много всякой всячины. Он разделся, лег и заснул с чистой совестью.