Сборник рассказов
Шрифт:
— Эти граждане заслуживают доверия? — спросил агитатор, указав на Андрюшку, Котиху и Захара Алексеича.
Андрюшка ястребом смотрел в глаза всем, быстро иеребегая с одного на другого. Захар Алексеич, стоя с шапкой в руке и с соломой в волосах, наивно переводил взгляд с собрания на агитатора, как бы ожидая своей участи и не зная в точности, что с ним сделают.
— Заслуживают… Ну, прямо не знаешь, куда податься.
— Значит, против их кандидатуры ничего не имеете?
— А черт их дери. Бери
— Я те поговорю! — крикнул Андрюшка, — дали хаму свободу, а он уж обрадовался.
— Оставьте же ваши выражения, товарищ! — крикнул нетерпеливо агитатор, — вы мне работу срываете.
— Я тебе зубы–то почищу… — сказал уже кому–то шопотом Андрюшка, показав из–под полы кулак кому–то в сторону печки.
— Что–то, ай выбирать хотят? — спросил длинный Сидор.
— А ты только проснулся?..
— Требуются три лица, — сказал агитатор, — председатель, товарищ председателя и секретарь. Это будет президиум.
— Вот эта сволочь, Андрюшка, теперь нос задерет — беда!
— Вчера коров гонял, а нынче в председатели попал.
Андрюшка, презрительно сощурив глаза, только посматривал.
— А вы все грамотные? — спросил агитатор.
Наступило молчание.
Глаза всех жадно остановились на Андрюшке. Тот покраснел и молчал.
— Ай дверями обознался? — послышались насмешливые голоса:
И все вдруг почувствовали, что он сорвался. Агитатор остановился в нерешительности.
— Безграмотных нельзя, — сказал он.
Тогда все увидели, что лавочник протискался к столу и сказал:
— Этот человек достоин, а в грамоте я могу заменить, помогнуть.
— А кто он? — спросил агитатор у Андрюшки, доказав на лавочника.
— Чужого труда не эксплоатировал!.. — быстро проговорил Андрюшка, почувствовав надежду на спасение.
— Тогда его можно секретарем, — сказал агитатор.
Человек десять хотели было крикнуть, что он кулак, и уж подняли кверху руки, но сейчас же опустили при мысли, что не к чему соваться, когда не спрашивают, а то тот же лавочник ведь все равно не туда, так сюда пролезет и начнет гнуть потом. За лавочником вышел прасол.
— Глянь полезли! — сказал кто–то.
— А ты думал, — дремать будут? Не такие люди.
— Голосую, — сказал агитатор.
— Мать честная, сейчас пролезут, ей–богу пролезут! — говорили в толпе.
— Кто подает голос за Андрея Кирюхина?
Андрюшка, сжав кулак, ястребиным взглядом обежал всех, и всякий, с кем он встречался взглядом, поспешно поднимал руку.
— Единогласно.
— Иван Карпухин! — объявил агитатор. — Кто за него, прошу поднять руки.
— Попали! — сказал кто–то.
И все нехотя подняли руки.
Когда очередь дошла до кандидатуры Захара Алексеича, то он, поднимавший оба раза перед этим руку, поднял, ее и теперь.
—
— Избран единогласно.
— Он заместо эксперта пойдет, — сказал Сенька.
— Лавочник–то пролез, сволочь!
— Присылают нового человека, нешто он знает. Головы…
— Округ пальца обвели, сукины дети.
— Вот так комитет бедноты! Чем черт не шутит.
— Самозащиту, говорит, вам из губернии предоставим. Ну не сукины дети?!
ТЯЖЕЛЫЙ СЕДОК
Из подъезда пятиэтажного дома вышел какой–то очень полный человек в шубе с бобровым воротником.
Стоявшие на углу извозчики задергались и штуки три сразу подкатили к подъезду.
Первый был на маленькой мухортой лошаденке.
Толстый человек с сомнением посмотрел на лошадь и сказал:
— Что же это у тебя лошадь–то такая?
— А какой же ей еще быть?
— Такой… ведь это кошка, а не лошадь.
Извозчик утер нос рукавицей и сказал:
— Ничего… Она глядеть только, что кошка, а ежели ее разогнать, в самый раз будет.
И когда седок сел и они поехали, извозчик прибавил!
— Вот только дворники, дурацкие головы, все снег счищают. Чуть нападет снежку, как эта саранча налетит и опять все до мостовой сдерет. Вишь, вот, заскребло. Эй, Черт Степаныч, — крикнул он дворнику, который надсаживался, скалывая лед с мостовой, — что ж ты и дерешь до живого мяса?
— До какого это живого мяса?
— До такого… ездить–то по чем?
— А ты бы еще толще себе седоков–то выбирал. Вишь, черта какого отхватил. Нешто по этакой дороге можно таких возить! Ошалеть надо! Ведь это что, сукины дети, как лошадей мучают, — прибавил дворник, когда извозчик отъехал на некоторое расстояние, — мерин какой взвалился… Нет того, чтобы лошадь по себе выбрать… Сволочи!
— Извозчик, что вы не подадите заявление, чтобы снег до камней не счищали, — сказал толстый седок, обращаясь к извозчику.
Извозчик в своем большом, не по его росту, синем кафтане и старой меховой шапке, мех которой торчал сосульками в разные стороны, точно его иссосали котята, каждую секунду дергал локтями, приподнимался и чмокал губами. Он некоторое время молчал, потом сказал:
— Что ж подавать, все равно ни черта не выйдет.
— А вы пробовали?
— Что ж пробовать–то?.. Теперь и ездить–то всего один месяц осталось.
— И в один месяц лошадь задрать можно.
— Когда седоки легкие, не задерешь.