Сборник "Русские идут!"

Никитин Юрий Александрович

Оба мои добрых интеллектуала беседуют, понятно, о духовности и ценности человеческой жизни. О чем еще могут русские интеллигенты? Говорят, говорят, и никто не замечает, что на глазах рушится важнейшая доктрина, последние сто с лишним лет определявшая развитие цивилизации. Как нашей, так и западной. Еще в эпоху Возрождения вольнодумцы вычленили из массы человеческих ценностей одну, биологически простейшую: самое ценное – это жизнь, и культивировали эту ценность вплоть до нашего времени. Конечно, это были уже не бунтари в лохмотьях, протестующие против засилья церкви, а придворные философы и сами государи, но даже некоторые успехи, достигнутые благодаря такой доктрине, не оправдывают те потери, что вот несем сейчас...

Есть поговорка: заставь

дурака богу молиться – лоб побьет, Давыдов, стремясь поскорее привести свое село к коммунизму, велел согнать в колхоз всех кур, Нагульнов предлагал и баб под общее одеяло, а нынешних философов, в своем усердии пойти дальше начинателей свободы для простого человека, занесло вообще хрен знает в какую дурь, благодаря которой была создана странная юридическая система...

Остановить уродливое развитие этого плода не смогли, и вот теперь даже малограмотный слесарь, как и очень грамотный академик, одинаково орут на нашу судебную систему: да расстреливать гадов надо, расстреливать! Однако не умерщвленная вовремя юриспуденция, исходя из неверно понятых прав человека, оказалась ныне полностью на стороне преступников: любому убийце дает малый срок, после чего тот снова на свободе, снова грабит и убивает...

И вот, когда старые взгляды – очень гуманные и красивые, надо признать, но такие же преждевременные, как построение коммунизма вот нами, порядочными сволочами, если честно... ага, когда старые взгляды в умах подавляющего большинства населения уже потерпели крах, но упорно держатся властителями Империи, как и подгавкиваюшей ей России, то наступает страшное и, мать его, историческое время переоценки основных ценностей.

Или даже простейшего возврата к прежним ценностям. Опробованным, надежным. Как отказались от построения коммунизма: ну гады мы, гады! Все-таки своя рубашка ближе к телу, чем даже весьма хорошего человека, но чужого. От коммунизма отказались, вернулись к проверенному подленькому, но такому понятному капитализму. Так и с прекраснодушными нормами любви к ближнему и перевоспитания в тюрьме преступников в ангелов, увы, придется отложить на те времена, когда будет возможно построить и коммунизм – в самом деле светлую мечту человечества.

А вернемся к надежным проверенным средствам: если преступника казнить – то преступлений будет меньше. Если казнить на площади, да показать по телевидению – устрашатся и самые дерзкие. Особенно если казнить не простым расстрелом, а повесить или посадить на кол.

Если честно: снизит это преступность или нет? Ну вот если попрошу этих двух ответить честно, а не пускаться в туманные рассуждения о гуманности. Набраться духа и ответить честно, а не так, как принято говорить в кругу таких же закомплексованных попугаев, именуемой интеллигенцией? Не ответят... Не решатся. А честный ответ, это – мир ценностей эпохи Возрождения уже рухнул. И чем скорее это признаем, тем меньше будет потерь. Признали бы, скажем, в тридцатых, что коммунизм с таким народом не построишь, глядишь – сейчас были бы самыми богатыми и развитыми в мире!

Пока я молча, рассуждал, уставившись бараньим взглядом в интеллигентов, дочь фыркнула и удалилась в домик, лихо покачивая бедрами. Белович вскинул красивое ухоженное лицо, благостное и чуточку умильное – даже в церковь захаживает, дурак, – поинтересовался:

– Будем здесь оприходовать... или как?

Я взглянул на небо, хоть и хмурое, но дождя вроде бы не будет, представил себе как тащим все это в тесное помещение так называемой дачи, скривился:

– Сожрем здесь.

– Да еще под водочку, – воскликнул Игнатьев бодренько. Он потер руки. – Ни одна простуда не прицепится.

Белович взглянул укоризненно, он из той части интеллигенции, что только с шампанским, хоть и самым что ни есть дешевым, подделкой, но зато шампанским, звучит!

– А где мой Сережка? – поинтересовался он.

– Я его посадил за комп, – сообщил я. – Пусть

играет. Я записал там пару новеньких стрелялок, а зять пока что только осваивает комп, стереть еще не умеет.

– Ничего не сломает?

– Не должен, – успокоил я. Видя его озабоченное лицо, добавил безмятежно, – да и не мой это комп, а моего зятя.

Лицо Беловича вытянулось еще больше. Он тоже знал, что зять у меня хозяйственный, бережливый. Даже муху сгоняет с капота своего автомобиля, чтобы не топала грязными лапами.

– Не стоит его приучать к этой штуке, – сказал он с неодобрением. – Глаза портить... Да и ваше пристрастие к компьютерным играм какое-то странное...

– А к чему же еще? – удивился я.

Он пожал плечами:

– Ну хотя бы... хотя бы к красивым женщинам! Посмотрите на них. Разве Фира не чудо? А Валя?

Я посмотрел. Как и он, пожал плечами:

– Кому чего недостает... Через мои руки их прошло, прошло... И все как доски в заборе. Нет, не плоские, а одинаковые. Хоть блондинки, хоть брюнетки, хоть толстые, хоть спичечные... Негритянки и скандинавки... групповухи и всякое такое-эдакое... Кой черт, оргазм всегда тот же! Как ни выпендривайся. А вот компьютерные игры с каждым годом, да что там с годом – каждым месяцем поднимаются на уровень! Ярче, интереснее, красочнее. Графика уже на тыщу шестьсот, тридэакселераторы... Эх, тьма, даже слов таких не понимаешь. А тоже мне о бабах! Они что в Древнем Египте, что в Риме, что сейчас...

Он обиженно умолк, отвернулся. шампур обиженно подрагивал в тонких интеллигентный пальцах. Запястье у него тоже тонкое, одухотворенное, интеллигентное. Даже рука и то интеллигентная.

Из сарайчика поблизости вкусно пахло свежеоструганным деревом. Когда влажный воздух, запахи становятся особенно осязаемыми, я чувствовал тяжелые массивные ароматы дуба – зять потихоньку столярничает, сейчас в моде все «делать руками», хотя по мне все лучше поручать специалистам, запахи сосны проникали тонкие и щекочущие, похожие на приправу к мясным блюдам, зато ароматы досок из яблонь или груш были чисто десертными: сладкими, пахучими, почти липкими настолько, что я невольно провел ладонью по губам, будто меня уже чмокнули конфетные губы.

Эта мастерская – норка зятя, человека неглупого, но до мозга костей русского интеллигента, который с древнейших доцарских времен до свинячьего писка страшился действовать в открытом мире и отвечать за свои действия. За то здесь не боится отвечать за криво построганные доски, за сломанное сверло или лопнувшую ножовку. Но отвечать за что-то более серьезное...

Да, все тот ж извечный страх российской интеллигенции действовать, который скрывается под «надо все взвесить, обдумать, сформулировать, оценить, а кто решать будет...» и пр. При этом подается так, что кто дольше всех бездействует, тот самый мудрый, т.к. дольше всех обдумывает! Как в России к власти пришли полуграмотные коммунисты... ну ладно, это перехлест, но все же им противостояли еще более образованная масса интеллигенции. Или не противостояла? А все обдумывала, взвешивала, оценивала и мыслила как спасать Россию? А большевики не мыслили, а пошли и взяли власть? Как получилось, что в самой просвещенной стране мира, в стране, давшей миру Гегеля, Шопенгауэра и разных всяких кантов, власть взяла примитивненькая идея нацистов? И в власти пришла вовсе не интеллектуальная сила? Ну, та самая, что при слове «культура», хваталась за пистолет? Какого черта мой зять саркастически хохочет на кухне, глядя на придурков в правительстве, дебилов в Думе? Они же не сами туда попали!!! Сам избрал, постеснявшись выдвинуть себя, ибо политика – дело грязное, пусть ею занимаются люди грязные. А мы, чистые, так не запачкаемся... Хрен, не запачкаетесь. Уже запачкались куда хуже, позволяя ничтожествам править великой страной. Запачкали всю страну. Обгадились на весь мир. А когда они всех вас ставят на четыре кости, не отгавкивайтесь. Терпите, а то и постарайтесь получить удовольствие, ведь вас готовили жить по рецептам Империи!