Сборник "Русские идут!"

Никитин Юрий Александрович

Из-под чадры донеслось то же смешливое:

– Да просто так, если хотите!.. Никто же меня не заставляет!.. И кроме того...

– Что? – спросил Игнатьев с жадным любопытством.

Она прямо посмотрела нам в лица, голос звучал все тем же веселым колокольчиком, но я чувствовал насколько он стал серьезным:

– Кроме того.. не знаю, как это сказать... но осточертело это... принадлежание всем.

Ксюша промурлыкала шокированно:

– Ну как зачем же такое вслух...

– Ну, я не так выразилась... –

поправилась Марина. – Вот восхотелось мне... принадлежать только одному человеку!

Ксюша сказала, опередив всех:

– Ну и кто мешает и дальше принадлежать всем? А если только одному человеку – можно и без чадры. Хотя не знаю, зачем себя так ограничивать...

Ее теплый бок прижался теснее, у меня в той части тела кровь задвигалась быстрее, начала вспоминать, где у меня какие гормоны, я украдкой посмотрел на спутника Марины, но лицо того оставалось таким же американски безмятежным.

– А во-вторых, – закончила Маринка победно, – чтобы все это видели! Ну такая вот я хвастливая. И чтобы он это видел и знал. Что я только его женщина.

На нее смотрели во все глаза. Судя по отвисшим челюстям Игнатьева и Беловича, они тоже вспоминали как она тогда танцевала. То была полная свобода, Марина чувствовала, что в кругу хоть и незнакомых, но достойных людей, потому спокойно сбросила одежды и танцевала нагая, тем самым подбавив чего-то недостающего в нашу чересчур серьезную компанию.

Я посмотрел краем глаза на Ксюшу, она смотрит прямо перед собой, но ее нервные клетки уже проникли через ее тонкую кожу и совсем тончайшее платье, встретились с высунувшимися моими и начали самую древнюю на свете игру. Мой голос сказал мягко:

– Только вы, милочка, уж пожалуйста, не плескайте серной кислотой в лица красоток.

– Ка.. каких красоток? – удивилась она, но глаза ее с неодобрением стрельнули в сторону Ксюши.

– Да было такое в Иране... Там тоже была почти Европа. Или США. И мужчины и женщины одевались по-европейски. Но айятола Хомени призвал сбросить иго черной Империи, и вот по его призыву вместе с американцами из страны вышвырнули и европейскую одежду. А женщины одели паранджи... Сами одели! И еще ходили по улицам и плескали кислотой в открытые лица.

Она зябко передернула плечами:

– Это дикость! У нас такое никогда...

Я смолчал. Когда Россия что-то строит, то у нее не просто щепки летят, но и лес на сто миль в буреломах, как после Тунгусского метеорита. А воздух желтеет от слов, которых ни в Библии, ни в Коране...

Громко стуча сандалиями, примчался Сережка. Глаза расширенные:

– Я их всех замочил! А потом, гады, на мине подорвался!!!

Белович поморщился:

– Сережа, где ты такие слова ужасные услышал?

– Так они ж, гады...

– А кто гады? – поинтересовался я.

–

Да русские!!!

Белович быстро посмотрел на меня, на сына:

– Ты что такое говоришь? А ты кто?

– Я командир «Дельты», – ответил он гордо. – Я весь русский спецназ замочил как кроликов!.. А потом и Москву разнес как собачью будку, все взорвал, разнес, всех перебил, замочил...

Я перебил, видя как несчастный Белович то краснеет, то белеет:

– Сережа, сбегай позови во-о-он того дядю, который возится в столярке! Скажи, что шашлыки уже готовы, можно приступать.

Он унесся, чистенький и послушный, примерный мальчик, из которого можно лепить все, что угодно. Tabula rasa, на которую уже пишут они, дотягиваясь из темной Империи, я не мы, его родители.

Белович что-то лепетал, Игнатьев с преувеличенной живостью заговорил о шашлыках, все принялись разбирать шампуры, от потревоженных ломтей мяса запахи пошли мощнее, призывнее.

Затопали детские ноги, Сережа примчался еще быстрее, еще издали закричал:

– Отмахивается! Там еще к нему одна тетя зашла...

Я посоветовал:

– А ты пойди и спроси, что значит надпись на экране: формат диск цэ комплете... Запомнил? Умница.

Сережа умчался. Слышно было как внезапно в мастерской настала тишина. Потом там загрохотало, дверь распахнулась с такой силой, что едва не слетела с петель. Зять выскочил безумный, с вытаращенными глазами и трясущимися губами. Его как ураганом пронесло к дому, оставляя за собой перевернутые стулья, изломанные кусты роз, ибо как носорог ломился напрямую.

Белович спросил удивленно:

– Что это с ним?

Я пожал плечами:

– Это был только вопрос. Не знаю, что он подумал...

Глава 20

Изнурительные тренировки стали словно бы еще изнурительнее. Нагрузки увеличивались практически с каждым днем. Он снова стрелял в полной темноте, ориентируясь по звуку и даже запаху, бегал по лесу в очках ночного видения, за спиной ранец в половину его веса, прыгал с крыш, врывался в квартиры, вышибая металлические двери, дрался на лестницах, в лифтах и на крыше.

Когда возвращался в казарму, ноги дрожали, а мышцы ныли как у древнего старика. Медик на входе всякий раз предлагал сделать укол. Кое-кто, не выдержав боли в мышцах, соглашался, но Дмитрий стискивал зубы по ломоты в висках, проходил и падал на койку. Скрученные судорогой ноги щипал и растирал, чувствовал как молочная кислота буквально разрывает ткани и рвет нервы.

К концу второго месяца, когда он едва тащил себя к бараку, мечтая упасть на твердую койку и помереть, его остановил инструктор по рукопашному бою: