Сборник статей, воспоминаний, писем
Шрифт:
"Будильник, если он исполняет свое прямое назначение, -- полезнейший предмет. Но стоит ему испортиться и начать трещать безумолку в любой час дня или ночи -- он становится положительно невыносим, -- говорил К. С. Станиславский, развивая характеристику Репетилова.
– - Все время боишься, что затарахтит невпопад, и как его ни тряси, чем его ни накрывай, хоть об стену бей -- он не остановится, пока не лопнет пружина. Таким мне представляется Репетилов. Однако он отличается от настоящего будильника тем, что никто и никогда
В. И. Качалов старался всемерно выполнить этот рисунок роли. Характеристику Константина Сергеевича он воплотил в живой, полный мягкой иронии образ. Мастерски владея стихом, Качалов действительно сделал из репетиловского текста своеобразную шарманку. Про таких в народе говорят: "язык без костей", "мелет, как заведенный!" Но сентенции Репетилова подавались Качаловым с такой легкостью и таким юмором, личное обаяние артиста было столь велико, что, пожалуй, до той остросатирической фигуры, которая должна была бы вызывать к себе презрение зрителя, Репетилов--Качалов не поднимался.
Что-то мешало Качалову быть беспощадным к своему новому творению в хорошо известной ему грибоедовской комедии.
На одной из репетиций "Горя от ума", которую вел К. С. Станиславский, Качалов спросил Ю. А. Завадского {Из записей репетиций по "Горю от ума" с К. С. Станиславским.}:
– - Тебе не кажется, Юра, что ты относишься ко мне, как к Репетилову, чересчур, я бы сказал, внимательно, учтиво, как будто даже с некоторой нежностью?
– - Возможно, что это так, -- отвечал ему Завадский, репетировавший Чацкого, -- но ты, Василий Иванович, такой мягкий, обаятельный, что мне трудно заставить себя осуждать, презирать тебя...
– - Что я слышу, -- прервал обоих Станиславский, -- два актера обмениваются любезностями вместо того, чтобы действовать друг против друга, как им приказывает автор? В чем дело? Вы должны изучать друг друга, как враги, как соперники.
В. И. Качалов. Почему я, Репетилов, должен видеть в Чацком врага?
К. С. Потому что он собирается играть вашу роль.
После небольшой паузы, вызванной неожиданным ответом Константина Сергеевича, Василий Иванович, как-то очень пристально вглядываясь в выражение лица Станиславского, сказал:
– - Я не предполагал, что Репетилов настолько умен, чтобы видеть в Чацком своего соперника на общественном поприще.
К. С. А что бы стал делать Чацкий, если бы остался в Москве? Поехал бы в Английский клуб?
В. И. Качалов. Вероятно, поехал бы...
К. С. Выступил бы в кружке князя Григория?
В. И. Качалов. Возможно, что и выступил бы...
К. С. Разнес бы в пух и прах Репетилова?
В. И. Качалов. Если бы не было более подходящего объекта, то обрушился бы и на Репетилова.
В. И. Качалов. Но вы утверждали на одной из репетиций, что Репетилов просто испорченный будильник... мне очень понравилась эта характеристика.
К. С. Но и будильник станет защищаться, когда его захотят выбросить на помойку. Он выпустит все свои пружины, исцарапает вам своими колесиками руку, а какой-нибудь винтик выскочит из механизма, и, чего доброго, угодит вам чуть что не в глаз.
Станиславский произнес всю эту тираду очень серьезно от имени сопротивляющегося будильника, силой его фантазии превратившегося из мертвого предмета в некое живое существо.
Ю. А. Завадский. А разве Чацкий не понимает сразу, кто перед ним? Ведь он и раньше, до своего путешествия, был знаком с Репетиловым. И не мельче ли становится сам Чацкий, если он видит в Репетилове соперника, или даже, как вы сказали, врага, Константин Сергеевич?
К. С. Будьте точны. Я сказал, что для Репетилова Чацкий -- соперник, а для Чацкого Репетилов -- враг. И никак не наоборот.
В. И. Качалов. Последнее я принимаю вполне. Конечно, для Чацкого Репетилов -- враг. Пусть враг не столь сильный по своему положению, как Фамусов или Скалозуб, не столь упорный в достижении своих реакционных целей, но враг. Меня больше всего "грела", как мы говорим, в этой сцене фраза Чацкого: "Вот меры чрезвычайны, чтоб в зашей прогнать и вас, и ваши тайны". Ты согласен со мной, Юра?
Ю. А. Завадский. Сказать по правде, для меня еще эта сцена с Репетиловым лишняя. Какая моя задача в ней? Жду кареты...
В. И. Качалов. А я очень люблю эту сцену, потому что она позволяет Чацкому, как бы на законном основании, продлить свое пребывание в доме Фамусова и дает мне возможность, незаметно для Репетилова, бросить взгляд наверх -- не покажется ли Софья...
К. С. Вы совершенно правы, Василий Иванович. Чацкий все еще надеется на "чудо". Ждет, что к нему выйдет Софья.
Ю. А. Завадский. Разве не важнее _т_а_к_ слушать Репетилова, чтобы для всех, кто смотрит эту сцену, стало ясным отношение Чацкого к этому ничтожеству?
К. С. Во-первых, для Чацкого это не ничтожество, а воинствующий пошляк, мещанин мысли...
В. И. Качалов. Простите, что я вас перебиваю, Константин Сергеевич, но я хочу тебе предложить, Юра, ждать Софью, а за это ожидание расплачиваться необходимостью слушать репетиловское вранье. И, с точки зрения Чацкого-общественника, пусть это будет дорогая цена за ожидание "чуда". Тогда у тебя соединятся обе линии: и влюбленного и трибуна общественной мысли.
Ю. А. Завадский (несколько иронически). Влюбленный трибун!