Сборник статей

Эрих Нойманн

ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ И АРХЕТИП МАТЕРИ

Любому, кто пытается поближе познакомиться с личностью Леонардо да Винчи, будет полезно запомнить слова Якоба Буркхарта " Природа Леонардо настолько колоссаль­на, что нам дано лишь весьма смутно разглядеть ее самые общие очертания"1

И все же этот выдающийся человек, великий художник и. вместе с тем. великий ученый, всегда будет вынуждать нас задуматься над вопросом какая мистическая сила сделала возможным этот феномен?

Ни интерес Леонардо к науке, ни многогранность его личности не были чем-то уникальным в эпоху Возрождения, когда человечество вновь открывало мир; но даже над раз­носторонним Леоном Баттистой Альберти, Леонардо да Винчи, по выражению Буркхарта, возвышается "как учитель над учеником, как мастер над дилетантом".2

Да,

помимо работ по искусству Леонардо совершил глу­бокий прорыв в области понимания природы науки и эк­сперимента, да, он открыл важные законы механики, гидравлики, геологии и палеонтологии, да, как инженер он предвосхитил изобретение самолета и подводной лодки, да, он не только изучал анатомию и физиологию человеческого тела, но и через сравнительную анатомию человека и живо­тного он, возможно, первым из мыслителей, пришел к пониманию единства органического развития - но на нас наибольшее впечатление производят не эти достижения, каждое из которых было превзойдено в течение последу­ющих столетий, а сама непревзойденная индивидуальность Леонардо-человека, достигающая той области человеческо­го существования, которая находится вне времени и, по че­ловеческим меркам, вечна.

Как западное явление Леонардо волнует нас точно так же, как и Гете, именно потому, что в данном случае мы имеем дело с жаждой индивидуализированной, цельной жизни, что, похо­же, соответствует сокровенным чаяниям западного человека.

Первой попыткой понять Леонардо посредством психо­логического анализа мы обязаны Зигмунду Фрейду, который в своем эссе 1910 года "Леонардо да Вични и его вос­поминание о детстве" рассматривает ряд существенных проблем психологии Леонардо. В данной работе применен другой подход, основанный на аналитической психологии Юнга, которая, в отличие от личностной психологии Фрейда, отталкивается от надличностных, архетипических факторов.

В то время, как Фрейд пытается вывести психологию Ле­онардо из событий, происшедших с ним в детстве, то есть, из сложившегося в результате семейных обстоятельств комп­лекса матери, мы считаем доминирование в творческом че­ловеке архетипа матери, то есть сверхличностного образа матери, естественным, а не патологическим явлением. В этой связи становится ясно, что Фрейд, конечно же неосоз­нанно, исказил семейные обстоятельства Леонардо таким образом, чтобы они соответствовали его теории, но с другой стороны, именно в этой своей работе он проник в надличнос­тный процесс, лежащий в основе развития Леонардо, расширив "базу этого анализа сравнительным изучением исторического материала".3 Однако из этого он не сделал никаких выводов Леонардо родился в 1452 г. и был незакон­норожденным сыном нотариуса Сера Пьеро да Винчи и крестьянской девушки "из хорошей семьи". 4 Личностные представления Фрейда о психологии Леонардо основаны на предположении, что Леонардо провел первые (и, с точки зрения Фрейда, решающие) годы жизни со своей матерью Екатериной, как безотцовщина. Однако факты говорят, сов­сем о другом. "Вскоре после 1452 г. Пьеро вступил в брак, соответствующий его положению в обществе, и вскоре после этого, Екатерина поступила так же".6 Леонардо рос со своим отцом и мачехой в доме дедушки, в котором вся семья жила с 1457 г.7 Поскольку законные дети появились у отца Леонар­до только в 1472 г., от его третьей жены, Леонардо воспиты­вался своей бабушкой и сменявшими друг друга бездетными мачехами как единственный ребенок. Нам ничего не извест­но о каких-либо контактах Леонардо с его родной матерью. Но, так или иначе, семейные обстоятельства являются до­статочно сложными, чтобы стать основой всевозможных противоречащих друг другу психологических построений.

Но хотя все свои психологические умозаключения Фрейд сделал с помощью ложного личностного подхода, это не помешало ему с невероятной проницательностью превра­тить детские воспоминания Леонардо, то есть, не подлежа­щее сомнению свидетельство о его психической реальности, в более широкую основу своей работы. Это детское вос­поминание, так называемая "фантазия "гриф", было обнару­жено среди его заметок, посвященных полету птиц, в част­ности, грифов. Вот его содержание: "Мне кажется, что самой судьбой мне был предопределен глубокий интерес к грифам; к числу моих самых первых воспоминаний относится случай, когда гриф сел на люльку, в которой я лежал, открыл мой рот своим хвостом и много раз ударил меня хвостом по губам".8

Просто поразительно, что человек такого критического ума, как Леонардо, записал это воспоминание, как нечто совершенно очевидное; он не сделал оговорки,

которую не колеблясь делает Фрейд, говоря о "фантазии "гриф". Сам факт того, что Леонардо, несмотря на неуверенное "mi parea" (мне кажется), говорит об этом событии, как о действительно случившимся с ним в детстве, указывает на психическую реальность его ощущения. Ребенок живет в предличностном мире (и чем меньше ребенок, тем острее его ощущения), то есть в мире, обусловленном архетипами, мире, в котором, в отличие от развитого сознания, внешняя физическая реаль­ность и внутренняя психическая реальность все еще предс­тавляют собой единое целое. Следовательно, все, что происходит в неразвитой личности ребенка, имеет сверхчув­ственный мифический характер и судьбоносное значение, словно вмешательство божества.9 В этом смысле "наивная", некритичная запись Леонардо указывает на то, что его вос­поминание относится к важнейшему событию, лейтмотиву его существования и что, если мы сможем понять ее, мы доберемся до скрытого, но решающего аспекта его жизни.

Но прежде чем мы перейдем к толкованию этой фантазии и ее значению для Леонардо с точки зрения Фрейда и нашей точки зрения, мы должны сказать несколько слов о так назы­ваемой "ошибке" Фрейда. Недавно было доказано,10 что упоминаемая Леонардо птица, nibio или nibbio , это не гриф, а коршун. Возникает вопрос: до какой степени этот факт подрывает обоснованность работы Фрейда и данной работы, отчасти основанной на исследовании Фрейда?

"Ошибка" Фрейда привела его к грифу как символу материнства в Древнем Египте, а символическое уравнение гриф = мать стало основой для его толкования детской фантазии Леонардо, для его поспешной теории об отно­шении Леонардо к родной матери и зацикленности Леонардо на этом образе, с помощью которой Фрейд объяснял развитие личности Леонардо. "Фантазия и миф" - писал Стрэчи (Strachey), талантливый редактор работ Фрейда -"похоже, не имеют прямой связи друг с другом". Тем не менее, он предостерегает читателя от вероятного желания "отмахнуться от этого исследования, как от не имеющего никакой ценности".12

Ниже мы увидим, что "ошибка" Фрейда не причиняет тако­го серьезного вреда его исследованию, не говоря уже о нашей работе, как это могло показаться на первый взгляд. Наоборот, наша критика работы Фрейда и наша попытка заменить надличностным толкованием фантазии Леонардо о своих отношениях с родной матерью, сделанные Фрейдом личностные выводы, на самом деле подтверждаются фак­том обнаружения этой ошибки. Даже если птица из вос­поминания является не грифом, то есть птицей, символизи­рующей материнство в различных мифах, а какой-то другой птицей, то остается неизменным основной элемент сна, а именно, движение хвоста птицы между губами младенца.

Птицы, в принципе являются символами духа и души. Птица-символ может быть как мужского, так и женского рода; когда она появляется, мы ничего не знаем о ее половой принадлежности, за исключением тех случаев, когда птица обладает определенным символическим полом, например, орел - мужским или гриф - женским.

Но истинной основой толкования детской фантазии Лео­нардо являются действия птицы. Если младенец лежит в люльке, то хвост птицы, прежде всего, символизирует материнскую грудь; но в то же самое время Фрейд правильно истолковал его как мужской половой орган. Из этого про­явившегося в фантазии ребенка базового комплекса он попытался вывести как личностный материнский комплекс Леонардо - безотцовщины, так и склонность к пассивному гомосексуализму в его интимной жизни. Оба вывода являют­ся неверными и требуют поправки, поскольку "фантазия "гриф" является надличностным, архетипическим комплек­сом и никак не может быть личностным комплексом, возник­шим из семейных обстоятельств Леонардо.

В случае с ребенком, сосущим материнскую грудь, мать всегда представляет собой "уроборическое", то есть, женско-мужское, величие матери по отношению к ребенку, которого она вынашивает, вскармливает и защищает. В этом смысле, ее дающие жизнь груди (как это можно увидеть, например, в скульптуре примитивных народов) зачастую становились фаллическими символами, по отношению к которым ребенок является объектом оплодотворения. Это естественная чело­веческая ситуация, в которой нет ничего извращенного или анормального; в этой ситуации, ребенок, вне зависимости от того, к какому полу он на самом деле относится, является "женщиной" и объектом оплодотворения, а мать является оплодотворяющим "мужчиной". То, что это ощущение имело для Леонардо сверхличностный характер, доказывает тот факт, что в его воспоминании личностная мать была замене­на многозначительным символом-птицей.