Сборник статей

Невзглядова Елена Всеволодовна

А! Ты думал — я тоже такая,

Что можно забыть меня...

Представим, что восклицательного знака после “А” нет, тогда это “А” будет звучать иначе и значить совсем другое, не так ли?

* * *

Речь состояла более из пауз...

Бродский

Вернемся к нашим отрезкам. Каждый стиховой отрезок заканчивается паузой. Пауза — способ членения речи; синтаксические группы слов (синтагмы) образуются при помощи пауз. Но стиховые паузы не похожи ни на одну из тех, что встречаются в прозе. Они не синтаксические, не экспрессивные, возникающие при эмоциональном выделении смысла или просто от волнения; это и не паузы колебания (хезитация), когда говорящий еще не принял

речевого решения, сделав невольную остановку. Стиховая пауза, членящая стихотворную речь на отрезки, бессмысленна, за ней не закреплено никакого значения, она похожа на музыкальную. Современная поэзия, как всякое искусство стремящаяся проявить как можно более полно свою природу, не случайно осмеливается употреблять такие переносы (анжамбманы), которые прежде считались бы нарушением правил и были невозможны. Например, у Бродского:

Ты не ответишь мне

не по причине

застенчивости, и не

со зла, и не

затем, что ты мертва...

Обе паузы после частицы “не” логически бессмысленны. Но они дозволены самой конструкцией стихотворной речи, состоящей из отрезков, не согласованных с синтаксическим членением. Будучи бессмысленными, они выполняют вполне осмысленную роль: они меняют интонацию речи. Фраза, которая обрывается стиховой паузой, интонационно звучит особым образом. Но и фраза, которая заканчивается двойной паузой — стиховой и синтаксической, их совпадением (наиболее частый случай) — тоже звучит иначе, чем не имеющая стиховой паузы.

Белеет парус одинокий

В тумане моря голубом...

Чтобы почувствовать метрическую организацию (четырехстопный ямб), придется сделать по 3 ритмических ударения в каждом стихе, что выразится в особой монотонно-перечислительной интонации (Белеет, парус, одинокий... [здесь и далее жирным шрифтом выделены ударные гласные]), не похожей на обычную повествовательную: Белеет (подъем голоса) парус одинокий (каденция). Не что иное, как стиховая пауза заставляет ощутить присутствие в речи метра. Возьмем для примера такое придаточное предложение: “...в то время как мы, замолчав, старались не видеть, что творится в зазеркалье...”. Синтаксическими паузами оно может быть поделено на синтагмы: в то время, / как мы, замолчав, / старались не видеть, / что творится в зазеркалье... Или, например, так: в то время как мы, / замолчав, старались не видеть, /что творится в зазеркалье... Синтаксические паузы не позволяют почувствовать, что перед нами — метрическая речь, пятистопный ямб:

В то время, как мы, замолчав, старались

Не видеть, что творится в зазеркалье...

Только стиховая пауза после слова “старались”, разбивающая естественно-речевую синтагму “старались не видеть”, отсылает нас к ахматовским строчкам из “Северных элегий”, дает возможность услышать размер.

Подобных примеров можно привести множество. С другой стороны, рекомендую проделать такой опыт: взять 3-й том собрания сочинений Довлатова, открыть повесть “Иностранка” где-нибудь в середине и записать любой абзац стиховыми строчками. Обнаружится, что эта повесть почти сплошь написана двусложником, она метризована. Обычно читатель этого не замечает, только после того, как привлекается действие стиховой паузы, в результате определенного интонационного изменения становится ощутим заложенный в этот текст метр.

Не метрическая организация является причиной стиховой паузы, а наоборот. Это важно потому, что не всякие стихи метрически организованы, но всякий стих оканчивается стиховой паузой, независимо от того, совпадает она с синтаксической или нет. Поскольку пауза обозначена в тексте графически, и она меняет, как мы говорили, интонацию речи, можно утверждать, что специфическая интонация стихотворной речи (о ее специфике мы еще будем говорить) вписана в стихотворный текст.

В начале века среди филологов широко дискутировалась проблема мелодики стиха. Немецкие ученые — Сиверс и его школа, а у нас — Эйхенбаум — полагали, что мелодика (повышения и понижения тона голоса) является основным композиционным фактором стиха, и пытались доказать, что она вписана в текст. Для этих предположений были все основания. Стоит только вспомнить многочисленные метафоры к поэзии и поэтическому творчеству, связанные со звуком голоса: пушкинское “для звуков жизни не щадить”, “Тебе — но голос музы темной / Коснется ль сердца твоего...”, Баратынского — “И отрываюсь, полный муки, / От музы, ласковой ко мне. / И говорю: до завтра, звуки, / Пусть день угаснет в тишине”. Подобных высказываний в поэзии так много, что перечень их мог бы составить объемистый том. Так чувствуют поэты. Но и ученые тоже “чувствовать умеют”, по крайней мере, некоторые из них. A.M.Пешковский

писал: “Мы все непосредственно чувствуем, что мелодия — это тот фокус, в котором скрещиваются и ритм, и синтаксис, и словарь, и все так называемое ‘содержание’...” Если под слово “мелодия” подставить “интонация”, все становится на свои места. Мелодия речи может быть очень разной при чтении стихов. Блок свои напевные, по классификации Эйхенбаума, стихи читал скупо, сухо, с большими паузами, тогда как Ахматова свои говорные — напевно и протяжно. Но интонационно все различия в манере чтения у поэтов с самой разной художественно-идеологической ориентацией абсолютно сходятся в одном: поэты читают, подчеркивая ритм, то есть вытесняя фразовую интонацию специфически стиховой. В частности, вспоминая чтение Михаила Кузмина, Н.Н.Берберова пишет: “Он сильно пел, но пение это было тогда чем-то почти обязательным для поэтов. Об этом пении (не Кузмина только) Мережковский говорил мне однажды (в Париже, в 1928 году), что “оно идет от Пушкина” — так ему объяснил когда-то Я.Полонский, которого он знал в молодости глубоким стариком. Полонский, видимо, соблюдал традицию и всегда тоже читал напевно... Пел и Тютчев, по словам Полонского, и вообще только актеры в то время рубили стихи и читали эмоционально, подчеркивая, как в прозе, знаки препинания и интонацию, так что и рифмы слышно не было...” Не только поэты, и ученые тоже думают, что напевное чтение стихов — это декламаторская манера, установленная традицией. Однако причина особого чтения — не в традиции. Обозначенная в стихотворном тексте пауза, которой кончается стихотворная строка, влечет необходимость чисто ритмических ударений, зачастую вовсе вытесняющих фразовую интонацию. Монотонное чтение, таким образом, — следствие деления на стиховые отрезки.

Наблюдения над “бессмысленной” стиховой паузой приводят к неожиданному заключению: стих — интонационное явление. Любой текст, прочитанный со стиховой интонацией, становится стихами. Интонация — вот тот речевой фактор, который отличает стихи от прозы.

Возьмем газету. “Министр внутренних дел Италии предупредил сепаратистов из так называемой “Северной лиги”, что оскорбление государственного флага является уголовным преступлением и может привести их за решетку” (“Известия”, 20 сентября 1997). Запишем этот текст стиховыми отрезками, то есть введем в него асемантические стиховые паузы:

Министр внутренних дел Италии

предупредил сепаратистов из

так называемой “Северной лиги”,

что оскорбление государственного

флага является уголовным

преступлением...

Придется читать этот текст совсем иначе, для того чтобы он прозвучал стихами, — с бессмысленными, чисто ритмическими ударениями, как-нибудь так: министр, внутренних, дел, Италии... Особенно бессмысленным должно быть ударение на предлоге “из” в конце второго самодельного стиха. Но именно оно не оставляет никакого сомнения в том, что читаются стихи, — представим, что чтение доносится из соседней комнаты и плохо слышны эти малоподходящие для поэтического текста слова.

Так звучит стихотворная речь независимо от ее содержания и качества, независимо от того, кем она читается, независимо от того, читается она вслух или про себя. Такова ее конструкция. Звучащая конструкция. В отличие от синтаксической, которая может быть прочитана одними глазами. Если речевое явление образуется не синтаксическими, а интонационными средствами (пауза, напомню, — компонент интонации), значит, оно озвучено, по крайней мере в воображении. Вот почему стиховеды говорят, что стихи — звучащая речь, — наперекор лингвистам, не делающим разницы между молчаливым письменным текстом прозы и письменным стихотворным текстом.

Мы говорим сейчас не столько о поэзии, сколько о стихотворной речи, о ее устройстве (не забывая, впрочем, о связи этих явлений), и пусть наши примеры не удивляют — ведь качество поэзии обобщению не подлежит. И сколько угодно стихов, имеющих метрическую организацию и рифму, построенных по всем правилам версификационного искусства, не могут быть причислены к поэзии; каждый знает такие примеры. А проза, выполненная по прозаическим правилам и конститутивно не отличающаяся от естественно-прозаической речи, может быть исполнена самой высокой поэзии. В искусстве слова нет такой оппозиции: поэзия — проза. Только: стихи и проза.

* * *

Не уставая рвать повествованья нить...

Мандельштам

Актеры читают стихи не так, как поэты. Существует даже понятие “актерское чтение”. Вместо ритмических ударений употребляются фразовые, то есть смысловые. Тем самым игнорируется стиховая структура, которая отражена в стихотворной записи. Можно смело сказать, что такое чтение — неправильное: пустых знаков на письме нет; если текст поделен на отрезки, графическое членение должно иметь акустическое выражение. (С точки зрения стиховой конструкции, скорее можно оправдать отсутствие знаков препинания — некоторые поэты не ставят ни точек, ни запятых, ни тире, подчеркивая тем самым чисто ритмическую организацию речи, как бы вынося за скобки ее логико-грамматическое строение.)