Сборник стихотворений 1836 г.

Бенедиктов Владимир Григорьевич

Разлука

«Поле славы предо мною: Отпусти меня, любовь! Там – за Неманом – рекою Свищут пули, брызжет кровь; Здесь не место быть солдату: Там и братья и враги; Дева милая, к разврату Другу сердце сбереги!» Девы очи опустились К обручальному кольцу, И по бледному лицу Вдруг обильно покатились Токи жгучих слезных струй: При словах: «Прости, мой милый!», Будто роза близ могилы, Пал прекрасный поцелуй. Не тучи над миром грозу замышляют — Сближаются мерно две рати врагов; Не хладно, не сухо друг друга встречают — При первых приветах и пламя и кровь. Всем бешенством смерти ядро боевое, Врываясь в колонну, ряд валит на ряд. Вот прыснул картечный язвительный град, Все ломит и рвет он в редеющем строе. Все ближе и ближе враги меж собой — Исторглись из ружей свинцовые брызги, Пронзительно в слух ударяют их визги, И строй навалился на вражеский строй И роет штыками противников груди, Кровь хлыщет волнами, и падают люди; Сливаются стоны и ржанье и треск, И мечется в дыме порывистый блеск. Уж, полночная крикунья, Дико крикнула сова; Светом звезд и полнолунья Светит неба синева; Посреди немой равнины, Погрузившись в смертный хлад, Безобразные руины Человечества

лежат. Чей здесь труп? – Чело разбито, Исказилась красота, Черной язвой грудь раскрыта, Сжаты синие уста. Поражен враждебной силой, Юный ратник пал в борьбе: Не воротится твой милый, Дева милая, к тебе!

К М-ру

Еще на быстролетный пир, О друг, мы сведены судьбою. Товарищ, где наш детский мир, Где так сроднился я с тобою? Взгляну на стройный замок тот, Где бурной жаждой эполета, В златые отрочества лета, Кипел незрелый наш народ, — И целый рой воспоминаний, То грустно – сладкий, то смешных, Пробудится в единый миг В душе, исполненной терзаний. Там, светских чуждые цепей, Мы знали только братства узы, И наши маленькие музы Ласкали избранных детей. От охладительной науки Бежали мы – в тиши мечтать И непокорливые звуки Игре созвучий покорять. Там в упоительной тревоге Мы обнимались на пороге Меж детства запоздалым сном И первым юности огнем, И чувством дивным закипали, И слив в безмолвии сердца, Еще чего – то от творца, Как недосозданные, ждали, — И легкой струйкою в крови Текло предвкусие любви. Ударил час: мы полетели Вдоль разных жизненных путей, Пучину света обозрели, И скоро сердцем откипели, Открыли яд на дне страстей. Под хладным веяньем порока Поблекла юная мечта; Душа, как львица, заперта — Скорбит в железной клетке рока. В толпе холодной и сухой К кому приникнуть головой? Где растопить свинец несчастья? Где грудь укрыть от непогод? Везде людского безучастья Встречаешь неизбежный лед Повсюду чувство каменеет И мрет под кознями умов; В насмешках сирая немеет И мерзнет дружба; а любовь — В любви ль найдешь еще отраду? Оставь напрасные мечты! Любовь – лишь только капля яду На остром жале красоты. Товарищ, где же утешенье?. Чу! гром прошел по высотам. Дай руку! благо провиденье: Страданье здесь, блаженство – там!

Люблю тебя

Люблю тебя – произнести не смея, — Люблю тебя! – я взорами сказал; Но страстный взор вдруг опустился, млея, Когда твой взор суровый повстречал Люблю тебя! – я вымолвил, робея, Но твой ответ язык мой оковал; Язык мой смолк, и взор огня не мечет. А сердце все – люблю тебя! – лепечет. И звонкое сердечное биенье Ты слышишь; так, оно к тебе дошло, Но уж твое сердитое веленье Остановить его не возмогло. Люблю тебя! И в месть за отверженье, Когда и грудь любовию отдышит, Когда-нибудь безжалостной назло, Мое перо – люблю тебя! – напишет.

Роза и дева

После бури мирозданья, Жизнью свежею блестя, Мир в венке очарованья Был прекрасен, как дитя. Роза белая являла Образ полной чистоты; Дева юная сияла Алым блеском красоты. Небо розу убелило, Дав румянец деве милой, — И волшебством тайных уз Между ними утвердило Неразгаданный союз; И заря лишь выводила В небе светлого царя, Дева, рдея, приходила К белой розе, как заря. Но преступного паденья Миг нежданный налетел: Под дыханьем обольщенья Образ девы потускнел. Молча, зеркало потока Ей сказало: ты бледна! И грустит она глубоко, Милой краски лишена. Вот светило дня сорвало Темной ночи покрывало; Розе верная, спешит Дева в бархатное поле… Вот подходит… чудный вид! Роза, белая дотоле, Алым пламенем горит; Пред пришелицею бедной Струи зари она пышней И кивает деве бледной Алой чашею своей. Милый цвет преобразился: Твой румянец, дева, здесь! Не пропал он, – сохранился, Розе переданный весь Так впервые отлетело Пламя с юной девы щек, А листочки розы белой Цвет стыдливости облек. Так на первом жизни пире Возникал греха посев, — И досталось жить нам в мире Алых роз и бледных дев!

Наездница

Люблю я Матильду, когда амазонкой Она воцарится над дамским седлом, И дергает повод упрямой рученкой, И действует буйно визгливым хлыстом. Гордяся усестом красивым и плотным, Из резвых очей рассыпая огонь, Она – властелинка над статным животным, И деве покорен неистовый конь, — Скрежещет об сталь сокрушительным зубом, И млечная пена свивается клубом, И шея крутится упорным кольцом. Красавец! – под девой он топчется, пляшет, И мордой мотает, гривою машет, И ноги, как нехотя, мечет потом, И скупо идет прихотливою рысью, И в резвых подскоках на мягком седле, Сердечно довольная тряскою высью, Наездница в пыльной рисуется мгле: На губках пунцовых улыбка сверкает, А ножка – малютка вся в стремя впилась; Матильда в галоп бегуна подымает И зыблется, хитро на нем избочась, И носится вихрем, пока утомленье На светлые глазки набросит туман… Матильда спрыгнула – и в сладком волненьи Кидается буйно на пышный диван.

Черные очи

Как могущественна сила Черных глаз твоих, Адель! В них бесстрастия могила И блаженства колыбель. Очи, очи – обольщенье! Как чудесно вы могли Дать небесное значенье Цвету скорбному земли! Прочь с лазурными глазами, Дева – ангел! Ярче дня Ты блестишь, но у меня Ангел с черными очами. Вы, кому любовь дано Пить очей в лазурной чаше, — Будь лазурно небо ваше! У меня – оно черно. Вам – кудрей руно златое, Други милые! Для вас Блещет пламя голубое В паре нежных, томных глаз: Пир мой блещет в черном цвете, И во сне и наяву Я витаю в черном свете, Черным пламенем живу. Пусть вас тешит жизни сладость В ярких красках и цветах: Мне мила, понятна радость Только в траурных очах. Полдень катит волны света — Для других все тени прочь, Предо мною все ж простерта Глаз Адели черна ночь. Вот – смотрю ей долго в очи, Взором в мраке их тону, Глубже, глубже – там одну Вижу искру в бездне ночи. Как блестящая чудна! То трепещет, то затихнет, То замрет, то

пуще вспыхнет, Мило резвится она. Искра неба в женском теле — Я узнал тебя, узнал, Дивный блеск твой разгадал: Ты – душа моей Адели! Вот блестящая взвилась, Прихотливо поднялась, Прихотливо подлетела К паре черненьких очей И умильно посмотрела В окна храмины своей; Тихо влагой в них плеснула, Тихо в глубь опять порхнула, А на черные глаза Накатилась и блеснула, Как жемчужина, слеза. Вот и ночь. Средь этой ночи Черноты ее черней, Дивно блещут черны очи Тайным пламенем страстей. Небо мраком обложило; Дунул ветер; из – за туч Лунный вырезался луч И, упав на очи милой, На окате их живом Брызнул мелким серебром. Девы грудь волнообразна, Ночь тиха, полна соблазна… Прочь, коварная мечта: Нет, Адель, живи чиста! Не довольно ль любоваться На тебя, краса любви, И очами погружаться В очи черные твои, Проницать в их мглу густую И высматривать в тиши Неба искру золотую, Блестку ангельской души?

К Н-му

Не трать огня напрасных убеждений О сладости супружнего венца, О полноте семейных наслаждений, Где сплавлены приязнию сердца! Венец тот был мечты моей кумиром, И был готов я биться с целым миром За ту мечту; я в книге дней моих Тогда читал горячую страницу, И пел ее – любви моей царицу — Звезду надежд и помыслов святых. Небесный луч блистал мне средь ненастья, Я чувствовал все пламя бытия И радостно змею – надежду счастья Носил в груди… прекрасная змея! Но весь сосуд волшебного обмана Мной осушен; окончен жаркий путь; Исцелена мучительная рана, И гордостью запанцирилась грудь. Не говори, что я легок и молод! Не говори, что время впереди! Там нет его: закованное в холод, Оно в моей скрывается груди. Напрасно ты укажешь мне на деву, Не хладную к сердечному напеву И сладкую, как в раскаленный день Для бедуина пальмовая тень, — Я не хочу при кликах «торжествуем» Притворствовать у ангела в очах И класть клеймо бездушным поцелуем На бархатных, малиновых устах. Пускай меня язвят насмешкой люди, Но грудь моя, холодная давно, Как храм пустой, где все расхищено, К божественной да не приникнет груди! Да не падет на пламя красоты Морозный пар бесстрастного дыханья! Не мне венец святого сочетанья: В моем венце – крапивные листы. Былых страстей сказанием блестящим, Отчетами любви моей к другой Я угожу ль супруге молодой И жаждущей упиться настоящим? Удел толпы – сухой, обычный торг — Заменит ли утраченный восторг? Нет; пусть живу и мыслю одиноко! Пусть над одним ревет судьбы гроза! Зато я чист; ужасного упрека Меня не жжет кровавая слеза. Пускай мой одр не обогрет любовью, Пусть я свою холодную главу К холодному склоняю изголовью И роз любви дозволенных не рву, — Зато мой сон порою так прекрасен, Так сладостен, роскошен, жив и ясен, Что я своим то счастие зову, Которого не вижу наяву.

Новое признание

Поэта сердце в дар примите! Вот вам оно! в нем пышет жар. Молчите вы – ужель хотите Отринуть мой священный дар? О, как лукаво вы взглянули! Понятен мне язык очей: О прежней вы любви моей Мне превосходно намекнули. Вы говорите: «Бог с тобой! Ты перед девою другой Все сердце сжег, поэт беспечный, И хочешь искру предо мной Теперь раздуть в золе сердечной». Нет, вы ошиблись, говорю, Не прежним сердцем я горю: Оно давно испепелилось, Из новое родилось, — И я вам Феникса дарю!

Могила

Рассыпано много холмов полевых Из длани природы обильной; Холмы те люблю я; но более их Мне холм полюбился могильный. В тоске не утешусь я светлым цветком, Не им обновлю мою радость: Взгляну на могилу – огнистым клубком По сердцу прокатится сладость. Любви ли сомнение в грудь залегло, На сладостный холм посмотрю я — И чище мне кажется девы чело, И ярче огонь поцелуя. Устану ли в тягостной с роком борьбе, Изранен, избит исполином, Лишь взгляну в могилу – и в очи судьбе Взираю с могуществом львиным. Я в мире боец; да, я биться хочу. Смотрите: я бросил уж лиру; Я меч захватил и открыто лечу Навстречу нечистому миру. И бог да поможет мне зло поразить, И в битве глубоко, глубоко, Могучей рукою сталь правды вонзить В шипучее сердце порока! Не бойтесь, друзья, не падет ваш певец! Пусть грозно врагов ополченье! Как лев я дерусь; как разумный боец, Упрочил себе отступленье. Могила за мною, как гений, стоит И в сердце вливает отвагу; Когда же боренье меня истомит, Туда – и под насыпью лягу. И пламенный дух из темницы своей Торжественным крыльев размахом К отцу возлетит, а ползучих гостей Земля угостит моим прахом. Но с миром не кончен кровавый расчет! Нет, – в бурные силы природы Вражда моя в новой красе перейдет, И в воздух, и в пламя, и в воды. На хладных людей я вулканом дохну, Кипящею лавой нахлыну; Средь водной равнины волною плесну — Злодея ладью опрокину! Порою злым вихрем прорвусь на простор, И вихрей – собратий накличу, И прахом засыплю я хищника взор, Коварно следящий добычу! Чрез горы преград путь свободный найду; Сквозь камень стены беспредельной К сатрапу в чертоги заразой войду И язвою лягу смертельной!

Песнь соловья

Средь воскреснувших полей Гений звуков – соловей Песнью весь излиться хочет, В перекатах страстных мрет, Вот неистово хохочет, Тише, тише стал – и вот К нежным стонам переходит И, разлившись, как свирель, Упоительно выводит Они серебряную трель. О милая! певец в воздушном круге Поет любовь и к неге нас зовет — Так шепчет страстный юноша подруге, — И пламенна, как солнечный восход, Прекрасная к устам его прильнула; Его рука лукавою змеей Перевила стан девы молодой Всползла на грудь – и на груди уснула… А там – один – без девы, без венца, Таясь в глуши, питомец злополучья Прислушался: меж звуками певца И он сыскал душе своей созвучья; Блестит слеза отрадная в очах; Нежданная, к устам она скатилась, И дружно со слезою засветилась Могильная улыбка на устах. Пой, греми, полей глашатай! Песнью чудной и богатой Ты счастливому звучишь Так роскошно, бурно, страстно, А с печальным так согласно, Гармонически грустишь. Пой, звучи, дитя свободы! Мне понятна песнь твоя; Кликам матери – природы Грудь откликнулась моя.