Сборник "Туманность Андромеды"
Шрифт:
«Выйдешь на море – трупы на волнах…»
Едва исчезло изображение, Фай Родис встала и сказала с горечью:
– Веда Конг лучше нас ощущала всю безмерность страдания, перенесенного нашими предками.
– Неужели антигуманизм был так широко распространен в ЭРМ, неужели он определял течение всей жизни? – спросила Чеди.
– К счастью, нет. И все же антигуманизм пронизывал все, даже искусство. Самые большие поэты тех времен позволяли себе стихи вроде этих. – Родис произнесла низко и громко: – «Пули погуще по оробелым, в гущу бегущим грянь, парабеллум!»
– Невозможно! – изумилась Чеди. – Что такое парабеллум?
–
– Так это серьезно? Бить гуще пулями по бегущим, спасающимся от опасности? – Чеди помрачнела.
– Совершенно серьезно.
– Но к чему же это привело?
Вместо ответа Родис открыла стенку СДФ и вынула продолговатый ромбический футляр кристалло-волнового органа. Подняв его на разведенных пальцах левой руки, она несколько раз провела над ним ладонью правой. Зазвучала музыка, могучая и недобрая, катившаяся валом, в котором тонули и захлебывались диссонансные аккорды растянутых звуков. Но эти приглушенные жалобы крепли, сливались и скручивались в вихрь проклятья и насмешки.
Чеди невольно сжалась.
Звуки с визгом, то понижаясь, то повышаясь, расплывались в приглушенном рычании. В этот хаос ломающейся, скачущей мелодии вступил голос Фай Родис:
Земля, оставь шутить со мною, Одежды нищенские сбрось И стань, как ты и есть, – звездою, Огнем пронизанной насквозь!Оглушительный свист и вой, будто вспышка атомного пламени, взвились следом, и музыка оборвалась.
– Что это было? Откуда? – задыхаясь, спросила Чеди.
– «Прощание с планетой скорби и гнева», пятый период ЭРМ. Стихи более древние, и я подозреваю, что поэт некогда вложил в них иной, лирический, смысл. Желание полного уничтожения неудавшейся жизни на планете, охватившее его потомков, реализовалось, в частности, в бегстве предков тормансиан.
– И несмотря на все это, наша Земля возродилась светлой и чистой.
– Да, но не все человечество. Здесь, на Тормансе, все повторяется.
Чеди прильнула к Фай Родис, словно дочь, ищущая поддержки матери.
Глава VII
Глаза Земли
«Темное Пламя» стоял как дикий утес на сухой и пустынной приморской степи. Ветер уже навеял ребристый слой тонкого песка и пыли на площадку спекшейся вокруг звездолета почвы. Ничей живой след не пересекал гребешков ряби. Иногда сквозь звукопроницаемые воздушные фильтры до землян доносились похожие на выкрики разговоры патрулировавших кругом охранников и громкий шум моторов транспортных машин.
Звездолетчики понимали, что охрана стоит здесь для того, чтобы воспрепятствовать контакту с тормансианами, а вовсе не для защиты гостей от мифических злоумышленников. Попытка нападения на «Темное Пламя» однажды ночью была актом государства. Она не застала звездолетчиков врасплох, а аппараты ночной съемки зафиксировали подробности «боя». Боя, собственно, не произошло. «Лиловые», внезапно обстрелявшие галерею и ринувшиеся в ее наземное устройство, были отброшены защитным полем и ранены собственными выстрелами. По недостатку опыта Нея Холли перестаралась, включив поле внезапно и на большую мощность. С тех пор никто не приближался к «Темному Пламени». Впервые попавшему сюда человеку могло показаться, что звездолет покинут в давние времена.
Экипаж ожидал
Все каналы связи сводились к двум – сегменту 46 в хвостовом полушарии и двойному каналу, направленному на город Средоточия Мудрости. Они поднимались над планетой до отражательного заатмосферного слоя и оттуда каскадом падали вниз, накрывая воронкой широкую площадь. Излучатели главного канала походили на глаза в куполе «Темного Пламени», днем отливающие стеклянной синевой, а ночью горевшие желтым огнем. Эти бдительные глаза вселяли в тормансиан страх. В недрах корабля, внутри сфероида пилотской кабины, сидел неотлучный дежурный, следя за семью зелеными огоньками на верхней полосе наклонной доски пульта. Ночью обычно дежурили мужчины из-за древней привычки этого пола к ночному бдению, сохранившейся от тех незапамятных времен, когда с наступавшей темнотой около жилья или стоянки человека бродили опасные хищники.
Неделя шла за неделей, и регулярные свидания с товарищами по ТВФ смягчали остроту разлуки и опасений. Див Симбел даже предложил переключить оптические индикаторы на звуковую тревогу и отказаться от дежурства около пульта. Гриф Рифт отверг мнимое усовершенствование.
– Мы не имеем права лишать товарищей наших заботливых мыслей. Благодаря им они чувствуют поддержку и связь с этим кусочком земного мира, – командир звездолета обвел корабль широким гордым жестом. – Там, на Земле, каждый из нас находился в психическом поле доброй внимательности и заботы. Здесь все время чувствуется чужое, разбросанное и недоброе. Мы никогда еще не были так одиноки, а душевное одиночество еще хуже, чем отрешенность от привычного мира. Очень тягостно при тяжелых испытаниях.
В один из вечеров Гриф Рифт сидел перед пультом персональных сигналов, поставив локти на полированную доску и подперев кулаками тяжелую голову.
Позади него медлительно и бесшумно возник Соль Саин.
– Что вы бродите, Соль? – не поворачиваясь, спросил Рифт. – Неспокойно на душе?
– Я как бегун, весь выложившийся в рывок и остановленный задолго перед финишем. Трудно переносить вынужденное безделье.
– Вы взяли на себя упаковку получаемой информации?
– Пустяковая работа. Нам так мало удается добыть чего-нибудь стоящего.
– Беда в том, что тормансиане не сотрудничают с нами, иногда просто мешают.
– Подождите еще немного. Мы завяжем связь с людьми, а не с учреждениями власти.
– Скорей бы! Так хочется сделать хорошее для них. И успеть побольше. А сейчас хоть начинай курить какой-нибудь легкий наркотик.
– Что вы говорите, Соль!
Инженер Соль Саин поднял голову, и зеленые огоньки придали нездоровый оттенок его сухому лицу, туго обтянутому гладкой кожей.