Сборник зарубежной фантастики

Фантакрим-MEGA. Журнал

Он схватил меня за плечи и резко притянул к себе.

– Ну и слава Богу. Извини, я и в самом деле без тебя тут с ума сходил. Давай забудем обо всем этом.

Но это было уже невозможно. Общение с Хаконом очень изменило меня, и я подмечала в Джонатане все больше черт, неприятно меня поражавших. Я думала, что это пройдет, старалась закрывать глаза, но, когда, наконец, поняла, что он хочет обмануть Хакона, лишив его доли, терпению пришел конец, и я впервые в жизни позволила себе вмешаться в его дела.

– Тебя это не касается, - жестко

ответил Джонатан.

– Да нет, наоборот, очень даже касается, как ты не понимаешь? Я же обещала Хакону, что ты будешь честен, и ты просто не имеешь права его обмануть.

Гнев Джонатана был холодным гневом. Лицо его оставалось спокойно, говорил он ровным голосом, только мышцы на шее снова вздулись и заиграли.

– Давай оставим эту тему. Надеюсь, ты согласишься, что у себя в офисе командовать должен все-таки я, - произнес он, тщательно выговаривая слова.

Я посмотрела на него и вздохнула. Наверное, чуть не с самого момента возвращения я где-то внутри себя знала, что это неизбежно. И все же не могла не чувствовать боли.

– Что ж, если так, я иду собирать вещи.

– Что значит - “собирать вещи”?

– Я ухожу от тебя.

Он вскочил, и, одним прыжком перемахнув через стол, оказался рядом со мной.

– Нет! Ты не сделаешь этого, ты не можешь этого сделать.

Я чувствовала, что разрываюсь на части. Я любила его. Но лгать ему и себе просто не могла. Как я была бы счастлива объяснить ему все, что происходило со мной сейчас. Но это было бесполезно - он бы просто не понял.

– Теперь все ясно. У тебя просто что-то было с ним.

Я горестно покачала головой.

– Ты ошибаешься, не было. Наверное, могло бы быть, но я оставалась верна тебе, и он уважал это мое право.

– Да что ты говоришь?
– Джонатан терял контроль над собой, он почти сорвался на крик.
– Ты вмешиваешься в мои дела, чтобы не обидеть его в ущерб моей прибыли, ты называешь его прекрасным человеком! И вот теперь собираешься уйти от меня. Ты думаешь, я поверю, что ты не уходишь к нему?

– Да, думаю, что поверишь. Надеюсь, потому что это правда.

– Ты лжешь!
– Он стиснул зубы.

Паника обожгла меня ледяной волной. Он хочет ударить меня! Я отступила назад, чувствуя себя беспомощной, как тогда, в восемь лет.

Я увидела, как распрямилась, готовая к пощечине, его ладонь.

– Как ты смеешь мне лгать?! Ты должна сознаться, что у вас с ним было! Тебе придется сознаться!

– Нет, Джонатан, - я попятилась еще, но уперлась в стол. Громадный, тяжелый, он преградил мне путь к отступлению.

– Я клянусь тебе, ничего не было!

Стиснутая, как в тюрьме, на задворках моего сознания, вскрикнула Нуар. Лицо Джонатана исчезло, вместо него я увидела лицо любовника моей матери. Рука метнулась вперед. Аллегра откинула голову. И мои пальцы сомкнулись на подставке скульптуры Кейна.

Нуар продолжала кричать, отчаянно борясь с действием таблеток. Всего этого не должно быть в пьесе, не может быть. Пусть

Аллегра сейчас уронит скульптуру, пусть он ударит ее один раз, если другой разрыв с ним невозможен, все, что угодно, только не это! Но передо мной стояло другое лицо, и след другой руки горел на щеке. Нуар Делакур должна была взять контроль на себя, но в этот миг ее воспоминания и воспоминания Аллегры слились. Я взмахнула скульптурой.

Острые крылья “Фурии”, как дюжина ножей, рассекли его лицо. Хлынула кровь, и где-то за стенами кабинета мне вдруг послышался многоголосый вздох восторга и ужаса. Вскрикнув, Джонатан кинулся на меня. Я снова взмахнула скульптурой и, как в полусне, увидела, что стальное крыло перечеркнуло его горло.

Уже когда он упал, я поняла, что произошло и, отбросив “Фурию”, опустилась возле него на колени, тщетно стараясь руками остановить кровотечение.

– Джонатан, Джонатан, зачем ты ударил меня? Я же не хотела, я же любила тебя, зачем ты, Джонатан?

И в этот момент Нуар, парализованная тупым ужасом, вдруг поняла, что пьеса не могла окончиться иначе. Именно так все и было задумано. Не драматургом, конечно, нет, - режиссером Брайаном Элизаром. И лишь из-за ревнивого любовника своей матери я и получила эту роль. В отношении меня Брайан мог быть уверен, что я не смогу сдержать эмоций и поступков героини. Я стала просто орудием мщения в его руках. Глуповатому и безалаберному, но ни в чем не повинному Томми. Брайан рассчитал все. Даже скульптуру, которой Кейн так кстати дал имя безжалостной античной мстительницы.

– Господи, что с нами?
– закричала Аллегра.
– Я встретила человечность в инопланетянине и звериную жестокость в человеке, которого любила. И сама, сама стала зверем, стоило только испугаться. Что же с нами. Господи?
– Я посмотрела на свои руки, испачканные кровью.
– Так кто из нас человек, кто инопланетянин, кто чудовище?
– Я упала на пол рядом с ним.

Отделенная стеной, взревела толпа. Этот звук окончательно вернул меня к реальности. Передо мной в луже крови лежал бездыханный Томми Себастьян. Зал продолжал бесноваться, и я вдруг поняла, что это крик восторга. Что именно этого-то они и ждали всегда, с момента возникновения “веритэ”, со времени римских гладиаторов.

Свет погас, стена стала непроницаемо серой, и у меня мелькнула нелепая мысль, что сейчас надо выходить на поклон. Кто-то поднял меня за плечи и потащил в кулисы. Я с трудом подняла голову и увидела Майлса. Он был все еще в гриме и набедренной повязке.

Откуда-то из темноты вынырнул Брайан и склонился надо мной.

– Какой ужас. Господи, какой ужас. Но ты не должна бояться, Нуар. Я уверен, суд оправдает тебя, вот увидишь, присяжные признают несчастный случай.

– Да? Какая жалость, - вцепившись в руку Майлса, произнесла я.
– Значит, никто так и не узнает про ваш лучший спектакль? Но все равно, ничего, режиссура была прекрасна. Ведь Пиа Фишер отомщена, а это главное, правда?