Сборник.Том 2
Шрифт:
— Прошу вас, — ответил Бейли.
— Мы трудились, чтобы создать планету, которая, взятая целиком, подчинялась бы Трем Законам роботехники. Она не причиняет вреда человеку ни активно, ни пассивно. Она делает то, чего мы от неё ждем, если только мы не толкаем её причинять вред людям. И она защищает себя, если исключить те моменты и те места, когда и где она должна служить нам или спасать нас даже ценой причинения вреда себе. Нигде ещё — ни на Земле, ни на других космомирах — нет такого приближения к идеалу, как на Авроре.
— Земляне тоже стремились к этому, — печально сказал Бейли. — Но нас уже было слишком много, и мы в дни нашего
— Вы это знаете, — сказал Фастольф, — раз вы просмотрели фильмокниги по нашей истории. Когда мы прибыли на Аврору, она имела флору, фауну и азотокислородную атмосферу. Это же относится и ко всем пятидесяти космомирам. Интересно, что на всех них живые организмы были малочисленны и малоразнообразны. И за свою планету они держались не слишком цепко. Мы овладели планетой, так сказать, без борьбы, а что осталось от эндемиков, сохраняется в наших аквариумах, в наших зоопарках и нескольких тщательно поддерживаемых заповедниках первобытной природы. Мы, собственно, по-настоящему не знаем, почему все планеты, на которых человек обнаруживал жизнь, оказывались такими скудными её носителями, почему только сама Земля просто кишела упорными всевозможными видами жизни, заполнявшими каждую экологическую нишу, и почему только на Земле появился разум.
— Может быть, это совпадение, — сказал Бейли. — Результат неполного исследования космоса. Слишком мало пока мы знаем планет.
— Согласен, — отозвался Фастольф. — Это наиболее правдоподобное объяснение. Возможно, где-то существует такой же сложный экологический баланс, как на Земле. Где-то может существовать разумная жизнь и технологическая цивилизация. Но ведь жизнь и разум Земли распространились на парсеки и парсеки во всех направлениях. Так почему же те не вышли в космос и почему мы не встретились?
— Это может произойти уже завтра. Как знать?
— Да, может. И если такая встреча неминуема, тем больше причин не ждать сложа руки. А мы становимся всё пассивнее, мистер Бейли. Ни единый космомир не был освоен за последние два с половиной столетия. Наши миры настолько одомашнены, настолько восхитительны, что мы не хотим их покидать. Видите ли, этот мир был освоен потому, что сама Земля стала такой неприятной, что риск и опасности освоения новых пустынных миров выглядели в сравнении куда предпочтительнее. К тому времени, когда сложились наши пятьдесят миров — последним была Солярия, — ни нужды, ни побудительных причин двигаться дальше не осталось. А сама Земля отступила в свои подземные стальные пещеры. Всё. Конец.
— Вы говорите несерьёзно!
— Если, мы останемся такими же? Безмятежными, всем довольными и застывшими? Нет, я говорю совершенно серьёзно. Человечество должно расширять свои границы, чтобы не захиреть. И один из способов — распространение в космосе, постоянное устремление к другим мирам. Если мы откажемся от этого, какая-нибудь иная цивилизация, переживающая такой же взрыв, доберётся до нас, и мы не сможем противостоять её динамизму.
— Вы предрекаете межзвёздную войну? В стиле гиперволновок?
— Нет. Сомневаюсь, что в этом возникнет нужда. Цивилизации, распространяющейся в космосе, вряд ли потребуется горстка наших миров. К тому же в интеллектуальном отношении она, вероятно, достигнет таких высот, что ей не понадобится добиваться гегемонии тут насильственным путем. Однако
— На Земле, — сказал Бейли, — мы считаем космонитов всемогущими, полными неколебимой уверенности в себе. Я просто не могу поверить, что слышу от вас такое.
— Ни от одного другого космонита вы этого и не услышите. Мои взгляды не модны. Многие сочтут их возмутительными, и аврорианцам я редко говорю что-либо подобное, но просто призываю к новому устремлению в космос и умалчиваю об угрозе катастрофы, которая неминуемо разразится, если мы откажемся от дальнейшей колонизации. И хотя бы в этом я преуспел: Аврора серьёзно — даже с энтузиазмом — обдумывала начало новой эры исследований и освоения.
— Вы говорите это, — заметил Бейли, — без особого энтузиазма. В чём дело?
— Просто мы подходим к мотиву, который мог побудить меня уничтожить Джендера Пэнелла.
Фастольф помолчал, встряхнул головой и продолжал:
— Мне бы хотелось, мистер Бейли, лучше понимать людей. Я потратил шесть десятков лет на изучение тонкостей позитронного мозга и надеюсь посвятить им ещё пятнадцать-двадцать. И за всё это время я практически не соприкоснулся с проблемами человеческого мозга, неизмеримо более сложными. Нет ли Законов для человека, аналогичных Трем Законам для роботов? Сколько их? Как их можно выразить математически? Я не знаю. Однако может наступить день, когда кто-то разработает Законы Человека и сможет предсказывать большие отрезки будущего, зная точно, что ждет человечество, а не просто строя догадки, как я, зная точно, как улучшить положение вещей, а не шаря в темноте. Иногда я мечтаю о создании математической науки, которую назвал бы «психоистория», но знаю, что мне это не удастся. Да и никому другому, боюсь, тоже.
Он умолк. Бейли подождал, а потом сказал мягко:
— А ваш мотив уничтожить Джендера Пэнелла, доктор Фастольф?
Фастольф словно не услышал его. Во всяком случае, он ничего не ответил. И сказал только:
— Дэниел и Жискар опять сигналят, что опасности нет. Скажите, мистер Бейли, вы расположены пройти со мной ещё некоторое расстояние?
— А куда? — осторожно осведомился Бейли.
— К соседнему дому. Вон в том направлении через лужайку. Вам тяжело будет идти через неё?
Бейли сжал губы и поглядел, куда указывал Фастольф. Он словно примеривался.
— По-моему, я стерплю. И не предвижу никаких осложнений.
Жискар, находившийся в пределах слышимости, подошёл поближе. В солнечных лучах его глаза не светились. Его голос был лишен человеческой эмоциональности, но слова были исполнены заботливости:
— Сэр, могу ли я напомнить вам, что на пути сюда вы испытали серьёзное недомогание при посадке?
Бейли обернулся к нему. Как бы он ни относился к Дэниелу, как бы теплота воспоминаний об их совместной работе ни нейтрализовала его отношения к роботам вообще, к Жискару это всё никакого отношения не имело. Эта более примитивная модель действовала на него отталкивающе. Он попытался подавить злость и ответил: