Сборник.Том 6
Шрифт:
Пелорат рассмеялся:
— На мальчишескую резвость я не слишком рассчитываю, но вряд ли бы разрезвился, даже если бы мог, когда бы не вы, Блисс.
— О, не наговаривайте на себя. В вас ещё полно мальчишества. А я умею творить чудеса.
Тревайз нетерпеливо прервал их разговор:
— Когда мы доберёмся туда, куда должны добраться, долго нам придётся ждать этого вашего Дома?
— Он будет ждать вас. Ведь Дом с помощью Геи столько лет трудился, чтобы вы попали сюда.
Тревайз резко остановился, будто ему стукнули под коленки, и послал Пелорату выразительный взгляд. Тот одними губами проговорил:
— Ты был прав.
Блисс,
— Я знаю, Трев, вы подозревали, что я (мы) Гея проявляет к вам интерес.
— Я (мы) Гея? — тихо переспросил Пелорат.
Блисс, улыбаясь, обернулась к нему.
— У нас существует много самых разных местоимений, отражающих степень участия и индивидуальности на Гее. Я бы могла объяснить вам оттенки их значения, но пока хватит этого: «Я (мы) Гея». Прошу вас, Трев, пойдёмте. Дом ждет, а мне не хотелось бы заставлять ваши ноги идти быстрее. Это не так приятно, когда к такому не привык.
Тревайз пропустил её вперёд, сопровождая взглядом, полным глубочайшего подозрения.
74
Дом оказался мужчиной почтенных лет. Разговор с гостями он начал с того, что произнес все двести пятьдесят три слога своего имени нараспев, кое-где делая ударения.
— На самом деле, — пояснил он затем, — это моя краткая биография. Моё имя повествует слушателю, читателю или сенситиву, кто я такой, какова моя доля участия в целом, что мне удалось сделать за свою жизнь. Но уже более пятидесяти лет я довольствуюсь одним-единственным слогом своего имени — Дом. Когда рядом находятся другие Домы, меня можно называть Домандио, а когда я занимаюсь чем-либо профессионально, употребляются другие слоги. Лишь один раз в геянском году, в мой день рождения, моё полное имя всеми произносится в уме так, как я произнес его для вас вслух. Это замечательно, хотя для непосвященного немного непривычно.
Дом был высокий, худой — ещё чуть-чуть, и его можно было бы назвать тощим. Глубоко посаженные глаза его искрились нежданной молодостью. Двигался он медленно, плавно. Края ноздрей тонкого, длинного, с горбинкой носа были чуть красноватые. Руки покрывала сеть расширенных вен, однако не было похоже, что он страдал ревматизмом. На нём был длинный, до лодыжек, хитон — серый, серебристый, совсем как седые волосы Дома. Босые ноги были обуты в сандалии.
— Сколько вам лет, сэр? — спросил Тревайз.
— Прошу, зови меня Дом, Трев. На Гее принято называть друг друга на «ты». Всякие другие обращения создают формальность и снижают возможность свободного обмена мыслями. В Стандартных Галактических годах мне исполнилось девяносто три, но настоящий праздник будет ещё через много месяцев, когда мне исполнится девяносто геянских лет.
— Я бы вам… тебе больше семидесяти пяти не дал, Дом, — признался Тревайз.
— По геянским меркам ничего удивительного — ни в том, что я дожил до такого возраста, ни в том, как я выгляжу, Трев. Ну что, мы уже поели?
Пелорат глянул в свою тарелку, где осталось довольно много непрезентабельной на вид еды, — угощали их крайне небрежно приготовленными мясными блюдами — и осторожно обратился к Дому:
— Дом, можно я попробую задать один чудной вопрос? Конечно, если он покажется тебе обидным, я больше никогда о таком спрашивать не буду.
— Спрашивай, — ободряюще улыбнулся Дом. — Я просто горю желанием поведать вам о Гее всё, что вызывает ваше любопытство.
— Почему? — незамедлительно
— Потому, что вы — почетные гости… Позволь, я выслушаю вопрос Пела.
— Если все живущие на Гее, — начал Пелорат, — участники коллективного разума, как же может быть такое, что ты, элемент коллектива, можешь есть вот это, что явно является другим элементом?
— Верно подмечено! Но всё на планете совершает круговорот. Мы должны питаться, и всё, что мы можем употреблять в пищу, — и растения, и животные — являются частями Геи. Но надо учесть, что ничто и никто из того, чем мы питаемся, не убивается ради забавы, из спортивного интереса, никто и ничто не убивается так, чтобы испытывать при этом ненужную боль. Видимо, мы немного переусердствовали сегодня с мясными блюдами — сами геяне не едят мяса больше, чем должны. Тебе не понравилось, Пел? А тебе, Трев? Ну, собственно, еда не для наслаждения предназначена. Вот ещё о чём следует сказать: то, что съедено, в конце концов остаётся частью планетарного разума. Пока я жив, эти частицы включены в моё тело и вместе со мной участвуют в нём. Когда я умру, меня тоже съедят, пускай всего лишь бактерии, питающиеся продуктами распада, но и тогда я тоже буду частью общего разума, хотя доля моя станет несравненно меньше. Но когда-нибудь частицы меня попадут в другого человека или многих людей, и я стану их частями.
— Нечто вроде переселения душ, — кивнул Пелорат.
— Что, Пел?
— Я говорю о древнем веровании, до сих пор распространенном в некоторых мирах.
— А-а-а… Я о таком не слышал. Как-нибудь обязательно расскажи мне.
— Но ведь твоё индивидуальное сознание, — возразил Тревайз, — то, что теперь является Домом, никогда не возродится?
— Конечно, нет. Но разве это имеет значение? Я всё равно буду частью Геи, а это главное. Среди нас есть некоторые мистики, они предлагают попробовать создавать мемуары о предыдущих воплощениях, но Гея чувствует, что это практически неосуществимо, да и пользы от этого никакой. Это просто затуманило бы теперешнее сознание… Конечно, в будущем условия могут измениться и ощущения Геи тоже, но не думаю, что это скоро произойдёт.
— Но зачем тебе умирать, Дом? — спросил Тревайз. — Ты прекрасно выглядишь в девяносто с гаком. Разве не может коллективное сознание…
Впервые за всё время разговора Дом нахмурился.
— Никогда, — сурово отрезал он. — Только так я могу внести свою долю. Каждый новый индивидуум своими генами и молекулами вносит в Гею нечто новое — новые таланты, способности. Мы нуждаемся в них, и единственный способ этого добиться — уходить и давать жить другим. Я сделал больше других, но и у меня есть свой предел, и он приближается. Желание прожить больше положенного ни у кого не сильнее желания умереть до срока.
Тут, решив, видимо, что его тирада придала беседе несколько загробный оттенок, он встал и протянул обоим гостям руки:
— Пойдёмте, Трев и Пел, я отведу вас в свою мастерскую. Я хочу показать вам кое-какие свои безделушки. Мастерю на досуге. Надеюсь, вы не станете смеяться над стариком за это маленькое чудачество.
Он провёл их в другую комнату, где на маленьком круглом столике были разложены предметы, смутно напоминавшие очки, — сдвоенные дымчатые линзы.
— Это, — пояснил Дом, — Партикуляры моего собственного произведения. Не скажу, что я такой уж корифей в этой области, но я специализируюсь на неодушевленных предметах, которыми другие мастера не так увлекаются.