Сборник.Том 6
Шрифт:
Голос Гендибаля был холоден, слова старательно взвешены, но сознание его заливала река гнева, и он даже не заботился о том, чтобы скрыть его.
И, конечно же, Деларми почувствовала это.
— Этот человек, — резко проговорила она, — сошел с ума!
— Сошел с ума? Мило. А не сошел ли с ума тот, кто это предполагает? Первый Оратор, я взываю к вам и прошу вас выслушать меня по вопросу о личной безопасности.
— Что вы имеете в виду, Оратор?
— Первый Оратор, я обвиняю одного из присутствующих здесь в покушении на убийство.
Комната, казалось,
Первый Оратор вскинул руки, призвал всех к порядку:
— Ораторы, позвольте Оратору Гендибалю высказаться!
Ему пришлось усилить воздействие собственного авторитета, силовой приём своего рода, но делать было нечего.
Шум утих.
Гендибаль упорно ждал полной тишины — словесной и ментальной.
— Когда я возвращался с прогулки, — сказал он, — и времени у меня было вполне достаточно, чтобы вовремя явиться на Заседание, мне преградили дорогу несколько крестьян, и я едва избежал избиения, а возможно, и убийства. Именно поэтому я и опоздал. Да будет мне позволено отметить, что со времен Великого Побоища не было в истории Второй Академии случая, чтобы с нашим сотрудником кто-либо из думлян обошелся столь, мягко говоря, невежливо.
— Я тоже не припоминаю такого случая, — согласился Первый Оратор.
Деларми злобно прокричала:
— Другие сотрудники Второй Академии не разгуливают по Думлянской территории! Можете считать, что сами спровоцировали их на такие действия!
— Что правда, то правда, — кивнул Гендибаль. — Я действительно порой гуляю в одиночестве по думлянским землям. Не счесть, сколько раз я уходил далеко от Университета куда глаза глядят. Но до сегодняшнего дня никто на меня не нападал. Да, другие не совершают таких далеких вылазок, но и добровольному заключению в стенах Университета никто себя не подвергает, не отрекается от мира, и ни на кого до сих пор не нападали. Если я не запамятовал, Деларми… — Он осекся, с опозданием вспомнив о почетном титуле, но тут же поправился и нанес сокрушительный удар: — Оратор Деларми и сама наведывалась на думлянскую территорию, однако она жива и здорова.
— Вероятно, — широко раскрыв глаза от возмущения, парировала Деларми, — со мной не случилось беды, потому что я всегда держалась на почтительном расстоянии от крестьян. Вероятно, я вела себя так, что вызывала уважение к себе, и потому на меня никто не напал.
— Правда? А я думал, что это потому, что у вас более внушительная фигура по сравнению со мной. К вам и в Университете-то не каждый осмелится подойти. Но скажите на милость, почему думляне выбрали для нападения на меня именно тот день, когда я обязательно должен был присутствовать на Заседании Стола?
— Если бы не ваше собственное поведение, можно было бы счесть происшедшее случайностью, — фыркнула Деларми. — Не слыхала, чтобы даже математические формулы Селдона ликвидировали все случайности в Галактике, если, конечно, говорить о том, что может произойти с отдельными людьми. Или у вас тоже интуиция? — Два-три Оратора
— Дело не в моём поведении. Никакая это не случайность. Это преднамеренное покушение.
— Как можем мы убедиться в этом? — мягко спросил Первый Оратор, вынужденный против своей воли пожалеть Гендибаля после предыдущей реплики Деларми.
— Моё сознание открыто для вас, Первый Оратор. Я передаю вам и всем присутствующим на Заседании свои воспоминания о происшедшем.
Процесс передачи занял всего несколько мгновений.
— Ужасно! — воскликнул Первый Оратор. — Вы вели себя поистине достойно в обстоятельствах, когда всё было против вас. Я согласен, Оратор, думляне вели себя крайне нетипично, и этот вопрос заслуживает исследования. Прошу вас, присоединитесь к собранию.
— Минуточку! — взорвалась Деларми. — Как можем мы быть уверены, что описание соответствует действительности?
Гендибаль вспыхнул, залился румянцем, но сдержался.
— Мое сознание открыто.
— Знавала я открытые сознания, — хмыкнула Деларми, — которые были открыты весьма приблизительно.
— Не сомневаюсь в этом, Оратор. Ведь вам, как и всем нам, не укрыться от остальных. Но моё сознание, если уж я говорю, — открыто.
Первый Оратор вмешался:
— Давайте воздержимся от дальнейших…
— Позвольте прервать, Первый Оратор, по вопросу о личных привилегиях, — оборвала его Деларми.
— Слушаю вас, Оратор Деларми.
— Оратор Гендибаль обвинил одного из нас в попытке покушения на его жизнь. Вероятно, он имеет в виду, что некто спровоцировал крестьян напасть на него. До тех пор пока это обвинение не снято, я вправе считать себя оскорбленной, как и любой из присутствующих, не исключая вас, Первый Оратор.
— Не желаете ли снять высказанное обвинение, Оратор Гендибаль? — предложил Гендибалю Шендесс.
Гендибаль опустился в кресло, крепко обхватил себя руками, будто защищая что-то своё, и сказал:
— Я готов сделать это, как только кто-нибудь возьмет на себя труд объяснить мне, почему думлянский крестьянин подговорил своих дружков напасть на меня, дабы помешать мне вовремя явиться на Заседание Стола.
— Для этого может быть тысяча причин, — сказал Первый Оратор. — Повторяю, происшедшее заслуживает изучения. Но согласны ли вы сейчас, Оратор, в интересах продолжения начатой дискуссии снять предъявленное вами обвинение?
— Не могу, Первый Оратор! Я старательно, как мог, изучил сознание крестьянина, искал возможность коррекции его поведения без вреда для него, и ничего у меня не получилось! Его эмоции не допускали никакой возможности отступить, сдаться — оно не поддавалось моему воздействию. Эмоции его, его упрямство были жестко зафиксированы, как будто над ним поработало чье-то сознание извне.
Ехидно усмехнувшись, Оратор Деларми сказала:
— Так вы полагаете, что это сознание принадлежит одному из нас? Или, может быть, оно принадлежит кому-то из этой таинственной организации, такой могущественной и тайной?