Сборник.Том 7
Шрифт:
— Нет, не то чтобы вовсе… — Ун запнулся, подыскивая подходящее объяснение. — В них пустоты много, но гораздо меньше, чем в нас. Частицам обязательно требуется определённое количество пустого пространства, и, если они его займут, другие частицы уже не могут в него втиснуться. Если же их вгоняют насильно, возникает боль. Вот почему Жесткие не любят, чтобы мы к ним прикасались. У нас, у Мягких, пустого пространства между частицами больше, чем требуется, а потому находится место и другим частицам.
Дуа, по-видимому, не могла полностью
— В другой вселенной правила другие. У них ядерные силы слабее, чем у нас. А значит, их частицам требуется больше пустого пространства.
— Почему?
Ун покачал верхним овоидом.
— Потому что… ну, потому что волновые формы частиц там распространяются дальше. Понятнее я объяснить не могу. Раз ядерная сила слабее, частицам требуется больше пространства, и два разделенных объёма вещества не способны смешиваться с такой же лёгкостью, как в нашей вселенной.
— А мы можем увидеть ту вселенную?
— О нет! Это невозможно. Мы можем только сделать некоторые выводы из её основных законов, которые нам известны. Однако Жесткие умеют очень многое. Мы научились пересылать туда вещество и получать вещество от них. Мы можем изучать их вещество, понимаешь? И мы создали Позитронный Насос. Ты ведь про него знаешь?
— Ну, ты говорил, что с его помощью мы получаем энергию. Но я не знала, что он работает, потому что существует другая вселенная… А какая она? У них там есть звёзды и миры, как у нас?
— Превосходный вопрос, Дуа! — Ун теперь наслаждался ролью учителя даже сильнее, чем раньше, потому что, так сказать, заручился одобрением Жестких. (До сих пор ему всё время мешало ощущение, что пытаться объяснить эмоционали подобные вещи не совсем прилично.)
Он продолжал:
— Мы не можем увидеть другую вселенную, но, зная её законы, можем представить себе, какой она должна быть. Видишь ли, звёзды светят благодаря тому, что простые комбинации частиц постепенно преобразуются в более сложные. Мы называем это ядерным слиянием.
— И у них в той вселенной тоже так?
— Да. Но поскольку ядерная сила у них слабее, слияние происходит гораздо медленнее. Отсюда следует, что звёзды в той вселенной должны быть гораздо, гораздо больше, иначе происходящего в них слияния будет недостаточно для того, чтобы они сияли. В той вселенной звёзды величиной с наше Солнце были бы холодными и мертвыми. А если бы наши звёзды были больше, то происходящее в них слияние количественно настолько увеличилось бы, что они мгновенно взорвались бы. Отсюда следует, что число наших, маленьких, звезд в нашей вселенной должно в тысячи раз превышать число их, больших, звезд в их вселенной.
— Но у нас же только семь… — начала было Дуа и тут же поправилась: — Ах да, я забыла!
Ун снисходительно улыбнулся. Так легко забыть об остальных неисчислимых звездах, если их можно видеть только с помощью специальных приборов!
— Да, это бывает. Но тебе не скучно меня слушать?
—
Ун обрадовался — он ещё никогда не слышал, чтобы Дуа говорила о еде без пренебрежения.
— Разумеется, срок жизни их вселенной много больше, чем нашей, — продолжал он. — Здесь у нас ядерное слияние происходит с такой скоростью, что все частицы должны войти в более сложные соединения за миллион циклов.
— Но ведь есть ещё множество других звезд!
— Конечно. Но видишь ли, этот процесс происходит в них во всех одновременно. И вся наша вселенная умирает. В той вселенной, где звезд много меньше, но они гораздо больше по величине, слияние происходит настолько медленнее, что их звёзды живут в тысячи, в миллионы раз дольше, чем наши. Впрочем, сравнивать трудно, так как не исключено, что у них и у нас время движется с разной скоростью. — Помолчав, он добавил с неохотой: — Этого я и сам хорошенько не понимаю. Это одно из положений теории Эстуолда, а я её ещё толком не изучал.
— Значит, всё это открыл Эстуолд?
— Не всё, но многое.
— До чего же чудесно, что мы научились получать пищу из той вселенной, — сказала Дуа. — Ведь теперь уже не страшно, что наше Солнце умрет. Всю необходимую пищу нам даст та вселенная.
— Именно.
— Но ничего плохого не происходит? У меня такое… такое чувство, что не всё хорошо.
— Ну, — сказал Ун, — для того чтобы Позитронный Насос работал, мы передаем вещество то туда, то сюда, и в результате обе вселенные чуть-чуть смешиваются. Наша ядерная сила слегка ослабевает, а потому слияние в нашем Солнце немного замедляется и оно остывает быстрее. Но убыстрение это ничтожно мало, а к тому же мы теперь можем обойтись и без Солнца.
— Нет, моё чувство «что-то плохо» не связано с этим. Но если ядерная сила становится чуточку слабее, значит, атомы начинают занимать больше пространства — верно? А что же произойдёт с синтезированием?
— Оно чуть-чуть затруднится, но пройдут миллионы циклов, прежде чем синтезирование станет по-настоящему трудным. Не исключено, что придёт день, когда оно окажется вовсе невозможным, и Мягкие вымрут. Однако прежде пройдут миллионы и миллионы циклов, а если мы не будем получать пищу из той вселенной, мы все погибнем от голода гораздо раньше.
— Нет, «что-то плохо» я ощущаю не поэтому… — Дуа говорила всё медленнее, потом её голос замер.
Она изгибалась между электродами, и Ун с радостью подумал, что она стала заметно больше и плотнее, как будто его объяснения питали её не хуже, чем солнечная энергия.
Лостен был прав! Знания приносят ей ощущение полноты жизни! Ун никогда ещё не чувствовал в Дуа такой беззаботной упоенности. Она сказала:
— Ун, спасибо тебе, что ты мне всё объяснил. Ты — замечательный левник.