Сборник
Шрифт:
Тут она подскочила с места и объявила низким таким, полным настоящего испуга, но сильным голосом:
– Что-то упало на дом. Наверное, самолет. Или же случилось землетрясение. О Малыше мы поговорим после завтрака.
Я сказал:
– Еще порцию, Джейни.
Тут ей на голову и грудь плеснуло водой, отчего ночная рубашка облепила все ее тело, что, кажется, расстроило ее больше всего. Косы сами собой поползли вверх, заставив ее в конце концов вытянуться в струнку. Она собралась завопить, но пудра, брызнувшая из баночки на туалетном столике, залепила ей рот. Она принялась выковыривать ее.
– Что вы со мной делаете? Что вы со мной делаете? – залилась она наконец слезами.
Тут
– Ничего. Мы не делали ничего.
А я добавил:
– Пока не начинали. Так будет Малыш дома или нет?
Тут она как закричит:
– Прекратите! Прекратите немедленно! Прекратите говорить об этом монголоидном идиоте! От него нет никакой радости! Даже ему самому.
Тогда я сказал Джейни:
– Тащи крыс.
Немедленно за плинтусом что-то прошуршало. Мисс Кью прикрыла лицо обеими ладонями и осела в кресле.
– Только не крысы, – проговорила она. – В этом доме никогда не было крыс.
Тут послышался красноречивый писк, и она разлетелась на части. Случалось ли вам видеть человека в подобном состоянии?
– Да, – коротко ответил Стерн.
– Я был тогда совсем вне себя. Полностью. Совершенно, – продолжил я, – но даже для меня этого было чересчур много. Все-таки она не имела права отсылать Малыша из дома. Потребовалась пара часов на то, чтобы она привела себя в состояние, пригодное для того, чтобы позвонить по телефону, однако Малыша мы получили назад перед самым ленчем.
Я усмехнулся.
– Что здесь смешного?
– О, что мисс Кью так никогда и не сумела в точности вспомнить, что с ней произошло. Недели через три она при мне разговаривала с Мириам об этом событии. По ее мнению, дом вдруг осел. Она сказала, что самым удачным образом отправила перед этим Малыша на медицинское обследование – а то беднягу могло бы и пристукнуть чем-нибудь. Она самым неподдельным образом была уверена в этом.
– Вполне возможно. Такое нередко случается. Мы никогда не верим в то, во что не хотим верить.
– Ну а насколько вы верите мне? – вдруг спросил я.
– Я уже говорил тебе – это неважно. Моя работа состоит не в том, чтобы верить или не верить.
– Вы и меня не спросили, насколько я сам всему этому верю.
– Мне это не нужно. Ты сам должен назначить себе меру.
– А вы хороший психотерапевт?
– Думаю, да, – сказал он. – Так кого же ты там убил?
Вопросом этим он застиг меня абсолютно врасплох, и я выпалил:
– Мисс Кью. – А потом начал браниться и ругаться. – Я не собирался рассказывать вам об этом.
– Не беспокойся, – ответил он. – А почему ты это сделал?
– Вот за этим я и пришел к вам, чтобы узнать.
– Значит, ты и в самом деле ненавидел ее.
Я залился слезами. В пятнадцать-то лет!
Он дал мне выплакаться. Сначала были хлюпанья и всхлипывания, потом прорезались рыдания и стоны, от которых болело горло. Хлынули сопли, я даже не подозревал, сколько их может быть. А за ними полились слова.
– А вы знаете, откуда я? Первое мое воспоминание – удар по рту. Вот она, перед глазами, – приближающаяся ладонь. Огромная… больше моей головы. Чтоб не орал, значит. И с тех пор я боюсь кричать. А тогда вопил, потому что проголодался. Или холодно стало. А может, и то и другое сразу. После помню огромную спальню и еще: кто больше украл, тому
И после всего – чудо с Дином и его ребятишками. Удивительное это дело – чувствовать себя дома. Я и не знал такого. Две тусклые лампы, угольки очага, но как они освещают мир! И в них – твоя жизнь.
И вдруг все переменилось: чистая одежда, еда – вареная и жареная. Каждый день пять часов школы, всякие Колумбы да короли Артуры и учебник по гражданскому законодательству двадцать пятого года с разъяснениями по части септика. А сверху над всем – квадратная ледяная плита, и ты видишь, как она тает, как округляются углы, и понимаешь, что это из-за вас, мисс Кью… Черт, она слишком хорошо владела собой, чтобы сюсюкать над нами. Однако чувство это было рядом. Дин заботился о нас просто потому, что он жил так и не мог иначе. Мисс Кью тоже заботилась, но не потому, что не могла по-другому. Просто она решила это сделать.
У нее были странные представления о «правильном» и «неправильном», и она добросовестно пользовалась ими для нашего воспитания. Когда чего-нибудь не понимала, то считала, что в этом ее вина… но сколько же всего она не понимала и не в силах была понять. Однако считала: выходит хорошо – наш успех, плохо – ее ошибка. Ну а на последний год… О боже.
– Что?
– Значит, я убил ее, слушайте, – начал я, понимая, что придется говорить побыстрее. Не то чтобы нужно было торопиться, просто хотелось поскорее отделаться. – Я расскажу все, что мне об этом известно. Это было за день до того, как я убил ее. Я проснулся утром, накрахмаленные простыни похрустывали подо мной, солнце пробивалось сквозь белые занавески и яркие красно-синие шторы. Рядом стоял шкаф с моей одеждой, моей, понимаете ли, а ведь прежде у меня никогда не было ничего своего… Внизу Мириам, гремя посудой, готовила завтрак. И близнецы смеялись. Смеялись с ней, понимаешь, а не друг с другом, как прежде.
В соседней комнате, слышалось, уже расхаживала Джейни и что-то распевала… И я уже знал, что когда мы увидимся, лицо ее будет сиять изнутри и снаружи. Я встаю. Из крана льется вода, горячая, настоящая, зубная паста щиплет язык. Одежда как раз по мне. Я спускаюсь. Все уже собрались, и я рад их видеть, а они меня, и только мы рассаживаемся вокруг стола, спускается мисс Кью, и все радостно приветствуют ее.
Так и продолжается утро. Потом начинается школа, здесь же, в большой гостиной. Близнецы, высунув языки, вырисовывают буквы, вместо того чтобы писать их. И Джейни, когда наступает для этого час, рисует картину, настоящую: корову под деревом, а рядом желтый забор, уходящий неведомо куда. Я плутаю меж двух частей квадратного уравнения, мисс Кью наклоняется, чтобы помочь, и я чувствую запах духов, которыми пахнет ее одежда, поднимаю голову, чтобы принюхаться, а вдалеке на кухне стучат кастрюли.
Так же проходит день, школа, занятия, а потом – со смехом во двор. Близнецы ловят друг друга и удирают при этом на двух ногах. Джейни дорисовывает листья, чтобы мисс Кью сказала, что все именно так, как должно быть. Малыш удостоился большого манежа, но и там не думает ползать, просто следит за всеми, пускает пузыри, время от времени его набивают пищей и чистят, так что он сверкает, как чайник.
Ну а потом вечер, ужин, а после мисс Кью читает нам на разные голоса, как того требует повествование… только иногда начинает читать быстрее, если что-то смутит ее…