Сборник
Шрифт:
– Ты читаешь, но не думаешь, – проговорил он, снова устремляя взгляд на холмы. – Все это происходит с людьми, прямо у них под носом, но они ничего не замечают. Есть люди, читающие мысли. Есть люди, передвигающие предметы усилием мысли. Есть люди, которые могут переноситься сами собой. И есть такие, кто может рассчитать все что угодно, если только их попросить. Вот чего нет, так это личности, способной объединить всех воедино, – ну, как мозг распоряжается всеми частями тела, которые и сгибаются, и разгибаются, и ощущают жару, которые
Как я, – вдруг закончил он. А потом утих надолго, так что я подумала, что он позабыл обо мне.
– Дин, – спросила я, – а что ты делаешь в лесу?
– Жду, – отвечал он, – я еще не закончен. – Поглядев мне в глаза, он раздраженно фыркнул. – Не в этом смысле «закончен». Я имею в виду – не завершен. Это как если червяка перерубить, он может срастись заново. Я нашел еще не все свои части. И потому не закончен. И я хочу книгу о том существе, которым я стану, когда завершусь. Получится самое сильное и быстрое тело, но не с той головой. Может быть, это потому, что я – один из первых. Как на той картинке пещерный человек…
– Неандерталец.
– Ага, подумай – вовсе не из смышленых. Просто первая попытка создать нечто новое. Я буду похож на него. Но, может быть, нужная воля найдется потом, когда я все устрою. Тогда получится что-то.
Удовлетворенно заворчав, он ушел.
Я искала, искала целыми днями, но все не могла найти то, что ему было нужно. Я разыскала журнал, где говорилось, что следующий шаг эволюции человека будет сделан не в физическом, а в психологическом направлении, но там ничего не было о том, что можно было бы назвать гештальт-организмом. Нашлось, правда, что-то о слизевиках, однако они скорее представляли собой скопление амеб, чем симбиоз.
С точки зрения моего ненаучного, лично не заинтересованного ума не существовало ничего более похожего на его запрос, чем марширующий вместе оркестр, где каждый собственным способом и на собственном инструменте производит свою личную ноту, складывающуюся в особое музыкальное произведение. Однако ему было нужно нечто совсем другое.
И прохладным осенним утром я опять вернулась к нему. Он забрал то немногое, что крылось в моих глазах, и отвернулся с грубым словом, которое я не осмеливаюсь произнести.
– Ты не можешь найти, – сказал он, – не возвращайся.
Потом встал и подошел к растрепе-березке, прислонился к ее стволу, разглядывая мятущиеся под ветром тени. Думаю, он уже забыл обо мне. Даже подскочил, как перепуганный зверь, когда рядом с ним раздался мой голос. Должно быть, он полностью углубился в свои странные мысли, потому что не услышал моих шагов.
– Дин, не вини меня в этом. Я старалась найти.
Справившись с удивлением, он вновь обратил ко мне свои глаза.
– Винить? Я не знаю, о чем ты говоришь.
– Я подвела тебя, и ты сердишься.
Он смотрел на меня так долго, что мне стало неуютно.
– Не понимаю, о чем ты говоришь, – проговорил он.
А я не
Я схватила его за руки выше локтей и тормошила – с тем же успехом можно было бы трясти фасад дома.
– Ты не можешь не знать! – закричала я. – Ты знаешь все, что я прочла. И ты должен знать все мои мысли!
Он покачал головой.
– Я же человек, я женщина, – бесилась я. – А ты использовал меня, использовал и ничего не дал взамен. Из-за тебя я поломала все свои привычки: читала все дни напролет и возвращалась к тебе, будь то дождь, снег или воскресное утро. А ты не говоришь со мной, ты не глядишь на меня, ничего обо мне знать не хочешь, я тебе безразлична. Ты словно околдовал меня, и я не могу разрушить твои чары. А теперь, окончив свои дела, ты отделываешься от меня одним «не возвращайся».
– Значит, если я что-то взял, нужно отдать другое?
– Так делается среди людей.
Он коротко и заинтересованно хмыкнул.
– Что же ты от меня хочешь? У меня ничего нет.
Я отодвинулась от него. Я чувствовала… не знаю, что я тогда чувствовала. Только по прошествии какого-то времени сказала:
– Не знаю.
Он пожал плечами и отвернулся. Я бросилась к нему и потянула назад:
– Я хочу, чтобы ты…
– Ну и чего же ты хочешь?
У меня не было сил смотреть на него; я едва могла говорить.
– Не знаю. Что-то есть, что-то должно быть, но я не знаю, что это такое. Что-то такое, что я не могла бы произнести вслух, даже если бы знала.
Он снова покачал головой, и я опять взяла его за руки.
– Ты вычитал из моего ума столько книг, неужели ты не можешь прочесть во мне… меня.
– Я не пытался. – Он взял мое лицо в ладони.
Странный взгляд его проник в меня, и я вскрикнула. Попыталась вырваться. Я не хотела этого, я была уверена в этом. Я отчаянно сопротивлялась. Мне казалось, его большие ладони отрывают меня от земли. Он не отпускал меня, но, дочитав, выронил на землю. Рыдая, я съежилась на траве. Он присел возле меня. Он не пытался ко мне прикоснуться, не стремился уйти. Я наконец успокоилась и притихла, ожидая.
– Я не намереваюсь еще раз повторять это.
Я села, обтянула колени юбкой, и припала к ним щекой, чтобы видеть его лицо.
– И что же произошло?
Он ругнулся:
– Чертова путаница у тебя в голове! Тебе тридцать три года – и чего ради ты намереваешься жить подобным образом?
– Я живу весьма уютно, – возразила я с вызовом.
– Оно и заметно – одна целых десять лет, никого, кроме прислуги, не видишь.
– Мужчины – это животные, а женщины…
– На самом деле ты ненавидишь женщин. За то, что им известно такое, чего не знаешь ты.