Сборник
Шрифт:
— Вы что — женщины?!
— О, нет! — воскликнул Филос, махнул рукой и исчез.
Смит пользуется «Старым пиратом» — заключает Герб Рейл, осматривая ванную комнату Смита на первом этаже, в частности, настенный аптечный шкафчик. Он висит над унитазом, а над полочкой для туалетных принадлежностей, рядом с раковиной, висит еще один шкафчик. В каждом доме в околотке есть два шкафчика. В рекламке они называются «Он и Она». Жанетт называет их «Его и Наш», вероятно Тилли Смит пользуется и этим шкафчиком, так как полторы полки из четырех завалены женскими принадлежностями. Остальное место занимают «Щетина старого пирата» — жидкость, для протирки лица перед бритьем, от которой волосы встают торчком — и «Приказ старого пирата» — жидкость для укладки волос после причесывания. Здесь и шампунь для ванны с витамином «С» — «Услада Старого пирата» (Однажды Герб вычитал в словаре определение слова «пират» — морской
— Да! — произносит Герб почти во весь голос.
Тюбик мази от геморроя… Здесь же, конечно, транквилизаторы, аспирин в листиках и бутылочка огромных наполовину синих, наполовину желтых капсул. По одной три раза в день. Можно спорить, что это акромицин. Осторожно, стараясь ничего не трогать, Герб наклоняется и читает ярлычок. Дата говорит о том, что средство куплено три месяца назад. Герб припоминает — в то время Смит временно бросал пить.
— Может, простата?
Бесцветная помада от обветривания губ. Бесцветный лак для ногтей. Карандаш тонировочный. Что, черт побери, может значить карандаш тонировочный коричневый номер двести три? Герб наклоняется еще ближе и читает написанное мелким шрифтом: Для временного ретуширования между применением теней «Туш-Тон». Время наступает, Смитти. Или лучше так, убрав запятую: Время наступает на Смитти.
Чарли помнит (помнит, помнит!) песенку, которую слышал в детском саду. Ее пели дети из старшей группы, а девочки крутили в это время скакалку:
Раз, два, три, четыре, пять,
Мама начала рожать
Не мальчишку, не девчонку,
А красивого ребенка.
Он повторял про себя эту песенку и незаметно уснул. Ему снилась Лора… они знали друг друга так мало, и вместе с тем, так хорошо; у них уже был свой любовный язык, коротенькие словечки и фразы, имевшие смысл только для них и ничего не говорившие посторонним: «это топорики, Чарли», а он мог сказать: «это фантики, Лора», например, если она притворно пищала, когда желтый майский жук запутался в ее волосах, а Чарли его извлекал.
Просыпаясь, Чарли прошел через такую фазу сна, когда он трезво и четко осознал, что Лора отделена от него непреодолимыми барьерами пространства и времени, но при этом ему представлялось, что в ногах его постели сидит мать. По мере того, как он просыпался, он все яснее и яснее понимал, что он на Лидоме и что ничто этого уже не изменит. Все же ощущение, что его мать с ним, становилось все сильнее, так что когда он открыл глаза и ее не оказалось рядом, Чарли все же казалось, что он только что видел ее — не ее образ, а живую маму, которая исчезла с еле слышным звуком. Чарли проснулся расстроенный и несчастный, в уголках его глаз стояли слезы…
Подойдя не слишком близко к окну, Чарли выглянул наружу. Погода не изменилась, вроде бы он проспал ровно сутки, небо все еще было затянуто тучами. Чарли проголодался и вспомнил инструкции своих хозяев. Он подошел к кровати, на которой спал, и потянул за нижнюю из трех золотистого цвета планок. Небольшая часть стены неопределенной формы (в этом мире не было ничего квадратного, плоского, вертикального или гладкого) отошла вверх и назад, как крышка откидного бюро, а из образовавшегося отверстия выдвинулась подставка, на которой стояли чаша и блюдо. В чаше было что-то вроде жидкой каши, а на блюде — гора экзотических, ярких и красиво уложенных фруктов самых разнообразных цветов. Здесь были один или два привычных банана и апельсина, нечто вроде винограда, зато остальные округлой формы фрукты были синими, пятнистыми, зелеными и ярко-красными, причем последние не менее семи оттенков. Больше всего на свете Чарли хотел сейчас чего-нибудь выпить холодного, но ничего такого не было. Он вздохнул и выбрал красный шар, понюхал его — он пах неопределенно, нечто вроде тоста с маслом — и осторожно откусил. Как велико было его удивление, когда сильная струя холодного сока облила ему шею и грудь. Хотя кожица фрукта была комнатной температуры, сок был ледяной.
Пришлось использовать свой белый халат, чтобы вытереться, после чего Чарли принялся за второй плод и был вознагражден. Чистый холодный сок без мякоти напоминал яблоки с привкусом
Потом он исследовал кашу. Чарли никогда не любил крупы, но эта пахла аппетитно, хотя он не мог понять, что это такое. Рядом с чашей лежал некий предмет, который напоминал по очертаниям ложку, но состоял, фактически, из одной ручки с прикрепленной к ней блестящей синей проволочной петлей. В целом, это напоминало миниатюрную теннисную ракетку. Чарли осторожно взял предмет и погрузил петлю в кашу. К его удивлению каша набралась на петлю, как если бы это была сплошная ложка. Подняв эту «ложку», Чарли увидел, что и с нижней стороны ложки тоже набралась каша, причем содержимое не стекало вниз.
Осторожно он взял кашу в рот, и она оказалась настолько вкусной, что ему не мешала даже невидимая сетка внутри петли. Чарли испытующе осмотрел ложку и поставил эксперимент — всунул палец в петлю (при этом он ощутил лишь слабое сопротивление). Каша была очень вкусной, и у Чарли буквально слюнки текли. Запах был совершенно незнаком ему, но он выскреб петлей все, что было в чаше, надеясь, что ест такое блюдо не в последний раз.
Удовлетворенный, по крайней мере физически, Чарли вздохнул и поднялся с постели, а подставка с остатками бесшумно скользнула в отверстие, которое немедленно стало вновь частью стены. «Обслуживание на дому», пробормотал Чарли, одобрительно кивая головой. Он подошел к указанному Филосом шкафу и коснулся орнамента на стене. Раскрылась дверца. Внутренность шкафа была освещена все тем же серебристым светом. Бросив осторожный взгляд на края овального проема неправильной формы — ведь эта штука могла закрыться совершенно неожиданно — Чарли заглянул внутрь, надеясь увидеть свои нормальные коричневые американские брюки. Их там не было.
Вместо брюк висели лишь несколько конструкций — другим словом их было трудно определить — из жестких и мягких тканей. Одни были накрахмалены, другие прозрачны, но все были окрашены в яркие цвета и их комбинации красный, синий, зеленый, желтый и их оттенки. Некоторые одежды просто состояли из кусков ткани разных цветов, простроченных разнообразными швами. Кроме того, здесь были и куски ткани неопределенного цвета, которые скрывали цвет любого куска ткани при наложении на него. Эта ткань лежала в виде прямоугольных лоскутов, драпировок, трубок, швов, фестонов, кусков с вышивкой на них, подрубленных кусков. Как только глаза и руки Чарли привыкли к этой пестроте, он уловил некую систему; всю эту одежду можно было рассортировать по видам. Некоторые платья имели крой простой ночной рубашки, хотя спящему в ней должно было сниться, что он заключен в дифракционную решетку. Была здесь и нижняя одежда в виде просторных панталон, обтягивающих трико, трусов, поясов и набедренных повязок разного рода, а также килтов и юбок — широких и узких, длинных и коротких, свободных и с кринолином. А что это — блестящее шириной в два дюйма в виде ленты длиной восемь футов, отороченное вдоль верхнего края подвешенным орнаментом в виде многих букв U? Где должно носить шарообразный предмет из эластичного черного материала — на голове?
Он поставил шар на голову и попытался удержать его там. Это оказалось легко. Тогда Чарли наклонил голову, чтобы шар скатился вниз, но этого не произошло. Шар остался на голове. Это было невозможно. Шар прилип к нему. Никакого давления на волосы Чарли не испытывал — шар стал частью его головы.
Чарли подошел к трем золотистым планкам, намереваясь положить на них руку и вызвать Филоса, но остановился. Нет, он раньше оденется, а потом будет звать помощь. Какими бы эти странные и разные люди не оказались, он все еще чувствовал нежелание, чтобы женщины помогали ему одеться. Он уже вышел из этого возраста.
Чарли вернулся к шкафу. Он быстро понял, как платье висит в нем. Плечиков в нашем понимании не было, но если платье расправить так, как вы хотели бы, чтобы оно висело, и прикоснуться к стенке шкафа справа, то оно и оставалось в таком положении. После этого можно было его сдвигать вправо или влево, и оно двигалось, как вдоль натянутой струны. Если платье извлекалось из шкафа, то оно теряло свою форму и становилось просто куском ткани.
Чарли выбрал длинную одежду, имевшую вид песочных часов, к которой была прикреплена длинная узкая лента. Ткань была синей, а лента ярко-красной. Чарли решил сделать с ее помощью нечто вроде трусов. Он стянул с себя белый халат. Черный шар, качался на голове при каждом его движении. Поместив часть платья без ленты на животе, протянув остальное между ногами и сзади, Чарли завершил одеяние, готовясь завязать ленту на животе. Однако, прежде, чем ему это удалось, концы ленты сами приросли один к другому без какого-либо следа шва. Он потянул за ленту — она растянулась, а затем медленно заняла прежнее положение плотно и удобно охватывая талию. Все еще удивляясь, Чарли натянул материал одежды спереди так, чтобы она плотно охватывала его сзади и между ногами, а затем отпустил ткань так, чтобы свободный материал спадал в виде фартука спереди. Он повернулся и изогнулся, восхищенно глядя на себя. Одежда совершенно подходила ему по размеру и, хотя ноги оставались с боков голыми до самой талии, где имелась лишь красная лента, Чарли все же чувствовал себя достаточно одетым.