Сборщик душ
Шрифт:
– Леопарды чистоплотнее нас, – сказал я, обращаясь сам к себе. Я часто говорю сам с собой, если знаю, что прав. – Они убивают, когда голодны, и съедают всю свою добычу. А мы убиваем, чтобы сделать очередной пылесборник, который служит пищей разве что моли. А для наших детей это уже просто мусор.
– Я рада, – почему-то промурлыкала Кей.
– Львы и леопарды боятся нас, как честные люди боятся преступников, а мы их – как преступники боятся полиции.
Я долго молчал,
– О чем ты думаешь?
Она гладила меня, но было ясно, что это не могло продолжаться вечно.
– Я думал о бабуинах. Они все время галдят, но в их гомоне нет никакого смысла. Наверное, люди когда-то так же галдели, а потом в их гомоне постепенно проступил смысл. Многие ломают голову над тем, как же появилась речь. Вот тебе и ответ на эту загадку.
– В детстве было то же самое. Родители уехали из Англии во Францию. Отправили меня учиться. Готовиться к дошкольной школе.
– К детскому саду, – поправил ее я.
– Это по-немецки. Киндергартен. В Англии так говорят?
– Насколько мне известно, да.
– Тогда я знала по-английски всего несколько слов, которые помнила еще с тех пор, как жила в Англии. Я очень старалась их не забыть. Повторяла перед сном как молитву.
– Потому что в них был смысл. Во французских словах смысл тоже был. Но ты тогда этого не понимала.
– Я люблю тебя, – прошептала Кей, и я задумался, понимает ли она смысл этих слов и что они для нее значат.
И что они значат для меня.
Вскоре, покинув меня, она прошла по коридору в маленькую ванную и вернулась (чего, как я боялся, могло и не произойти), а затем и я покинул ее по той же причине и, вернувшись в тихонько покачивающуюся кровать, застал Кей уже спящей. И она замурлыкала – тихо, раскатисто и глубоко.
Я снова и снова повторял себе, что сплю, а потом встал, быстро оделся и вышел. Ее мурлыкание преследовало меня, пока я не закрыл за собой стальную дверь нашей каюты. На небе к тому времени уже появились звезды.
Африка – прекрасное место, чтобы наблюдать за звездным небом. Если, конечно, делать это не из-под деревьев, а в саванне или на плантации. Море тоже подходит, когда совсем стемнеет и корабль кажется черным. Ходовые огни не мешают. Луч прожектора блуждает во мраке как сияющий карандаш, а потом гаснет. Корабль движется сквозь неподвижный горячий ночной воздух. Звезды не мерцают, а горят ровным светом, как далекие костры, – да, в сущности, они ведь и есть далекие костры.
– На корабле большая кошка, – раздался голос у меня за спиной.
Я обернулся, но вместо лица увидел только бледное пятно с темными усами. Мне захотелось
Но вместо этого я сказал:
– Думаю, на всяком корабле есть кошка, а то и не одна.
– Эта будет побольше домашней.
– То есть это очень большая кошка? – спросил я. Вопрос прозвучал глупо, но я не знал, что еще сказать.
– Ну да.
– Вы хотите сказать, вроде льва?
– Ну да.
– Может быть, вроде тигра? – Я хотел, чтобы мои слова прозвучали как шутка.
Он покачал головой. Я едва разглядел это, хотя он стоял всего в двух шагах от меня.
– Мы только что отплыли из Африки. Тигров в Африке нет. Они водятся в Азии – в Индии, Китае и еще нескольких странах.
Я молчал, и он продолжил:
– Зато и в Азии, и в Африке водятся леопарды.
– Вероятно, так и есть.
– Вы, сэр, и сами интересуетесь леопардами. Очень интересуетесь. Простите, что я касаюсь такого личного вопроса.
– Ничего. – Я отвернулся и посмотрел на море.
– Один пассажир погиб. Двое детей пропало.
– Я слышал об этом, – кивнул я, не глядя на него.
– Вы интересовались всеми тремя пассажирами. Расспрашивали миссис Боуэн и матерей пропавших детей.
– Интересовался, – ответил я, – но что в этом такого? О них весь корабль говорит.
– Но никто не касался вашего интереса к пропавшим.
Это было утверждение, а не вопрос, но я все равно ответил.
– Нет, насколько мне известно. А разве об этом следовало говорить?
– Вы не сказали тем женщинам о том, что вам удалось узнать.
– А вот это уже неправда, сэр. – Я повернулся к нему. – Вижу, вы много обо мне знаете. Я же о вас не знаю ничего.
– Я доктор Майлз Раднер. На корабле нет судового врача. Вам, должно быть, об этом известно.
Я пожал плечами:
– Я не болел.
– Я единственный врач на борту, – вполголоса продолжал доктор Раднер. – На пассажирских судах часто служат судовые врачи, вот только найти подходящего нелегко.
Казалось, он не ждал от меня ответа.
– Женатый врач едва ли согласится надолго оставить семью. Кроме того, случись что, судовой врач не может отправить пациента в больницу. И пациенты на корабле часто умирают – не из-за того что врач не справился со своим делом, а потому что на борту нельзя оказать необходимую помощь.
– И наш погибший… – я не договорил.
– Нет. Когда меня пригласили осмотреть Боуэна, он был уже мертв. Но я бы не смог его спасти, будь он даже жив. Ему перегрызли горло и повредили позвоночник. Так убивают львы и леопарды. И рыси.