Сброд
Шрифт:
– О нет, – сплюнул Черный Пес. – Будь так – сюда бы не сунулась, тварь.
– И еще я знаю, что ты ранен, – прошипела гремучая змея.
– Подлая сука, – хрипло хмыкнул Пес, выставляя детонатор меж ними.
– Не представляешь насколько! – положа руку на сердце, ответила Рада. – Мне нужен Частокол. Где он?
Вытянутая рука Пса невольно дрогнула, брови хмуро сошлись.
–
– Надо.
– Не надо, – твердо отбросил Пес. – Не думаю, что там помогут.
– Ну, свое ты уже надумал. – Рада кивнула на культю. – А за себя и свою семью я буду решать сама. Где Частокол?
Пес медленно опустил пульт, но не разжимал кулака.
– Допустим, скажу. – Он подозрительно прищурился.
Из черноты глаз Рады вырвались хищные искорки, ноздри затрепетали.
– Откуда мне знать, что ты не убьешь меня? – спросил Черный Пес.
Хищная тень сложила руки на груди, коснулась пальцем подбородка.
– Может, потому что я – Рада Черных? – прошипела она. – И больше всего на свете я желаю, чтобы ты – да хоть любая тварь – убил Кормильца, старого черта. Я больше твоего молюсь о том, чтобы ублюдок был тебе по зубам.
Хоть все и живы остались, да что-то не то на душе. Пустота. Очертания напоминали собой что-то до боли знакомое, и вот уже слова вот-вот из уст-то и сорвутся – и тут же исчезнут, как дыхание зимней стужи. Загорится на заре, воспарит и растает, не оставив ничего на память. Может, инеем осядет аль узором морозным.
До зимы еще далеко, а пар уж валит от мокрого носа лошади. Да и сам Федор дохнул на руки, растер. Стоял да смотрел, как любимицу его, Данку вороную, уводят конюшие. Да вдруг лошадь мордой повела, а с нею и холопы обернулись да пали ниц тотчас же.
– Отрадно ль с ним вновь повидаться? – грянул голос.
Федор отдал поклон, не поднимая взгляда.
– Милостью да множеством щедрот твоих, добрый государь! – пламенно молвил он, принимая руку и целуя царский перстень.
Не успел Басманов взгляду поднять, как лошадь заржала, взбрыкнулась пререзво, чуть не пришибла несчастного холопа, что на полу лежал. Бросился Федор, схватил за
– Как бишь потолковали-то с разлуки многолетней? – раздался вновь голос государя.
Обернулся Федор, одной рукой придерживая Данку, а у самого из горла ни слова не идет. Царь же мрачной тенью стоял на пороге конюшни, держась рукой за посох. Поверх черного одеяния единственный проблеск – крест золотой да перстни. Впрочем, монашеское облачение бог весть на какой день скитаний. Изношенный край в пыли да грязи. Прочий люд и впрямь мог принять, тем паче издалека, за странника, бессребреника, отшельника. Сутулый воронишка с мостовой. Да и сам же Федор обознался впервой. С того дня все пропахло гарью и трупным смрадом. Смрад был на руках Басманова, был на верной его Данке, был в волосах. Снилось Федору, что разломи его кости – и оттуда повалит чертов запах.
– Если бы не добрая воля твоя, светлый государь… – поклонился Федор да умолк.
Царь цокнул да мотнул головою.
– Неужто столь разительно переменился Игорь?.. – протянул государь.
– …что и не узнать, – тихо да горько добавил Басманов.
Вздохнул государь да сочувствующе кивнул.
– Я тебя миловал, а не Черных, – произнес царь.
– Он заслужит твою милость! – горячо вспыхнул Федор.
– Милость невозможно заслужить, – светло улыбнулся царь.
Сим же вечером при дворе гуляли пир. Ждали князя Черных, опальника прощенного.
– Вчера изгнанник, нынче – гость почетный!
– Вон оно как любо-то с Басмановым щенком дружбу водить!
Федор был особенно весел и пил не в меру.
– Глухой подслушивал,
Слепой подглядывал,
Безрукой чаши нес,
На стол раскладывал.
Безгласой звал к пиру,
Безногой хаживал.
Мне то воистину
Немой все сказывал!
Государь же пребывал во мраке, хоть и окруженный светом да песнями. Точно нелюдимый зверь, сидел в укрытии да скалился безумно, рыща черными глазами.
Конец ознакомительного фрагмента.