Сброд
Шрифт:
Черный Пес начал замечать, что свет не возникает сам по себе из ниоткуда, а имеет вполне различимые волны, если присмотреться. Шли они из окна, четко над его окном. Черный Пес стремительно помчался вон из палаты, бегом к лестнице, на второй этаж. Сияние окружало все вокруг, куда ни посмотри, да даже сквозь веки сочился всепроникающий свет, звонкий и ясный. Давно утерянное и забытое сокровище, неведомое и бесконечно родное. Волшебная жемчужина, затерянная под неподъемной толщей воды средь заросшего мертвого рифа.
На втором этаже стоял странный запах, созвучный с тем, чем веял свет от вишен, свет от кожи.
На кровати сидела девушка с крупными веснушками и длинными тонкими волосами. Мягкие мелкие волны окутывали сутулую куколку, одетую в длинное льняное платье. Босая, она сидела, поджав ноги под себя. Длинные худые ступни с розовыми от холода пальцами лежали чуть заходя друг на друга. Правая рука покоилась в повязке, крепко прижатая к груди. Подняв лицо, она уставилась глазами благородной русской гончей. Большие, выразительные медовые глаза без ресниц рассказывали намного больше, чем Пес осмелился бы спросить. Во взгляде читался немой упрек за медлительность.
– Зачем ты тут, если сама можешь исцелять? – спросил Черный Пес, кивнув на повязку.
Девушка кивнула на стол, стоявший у окна. На нем стоял серебряный круглый поднос и лежала пара маленьких кислых яблок. Свежие плоды в начале весны немало подивили Пса, но отчего-то он чуял, что настало время молча внимать. На плечи опустились легкие руки, усаживая за стол.
Пес обернулся через плечо, но никого не увидал. Точно из-под земли выросла палата с расписными стенами. Арки сомкнулись над головой. Духота мешалась с воздухом, напоенным пресладким медом, гарью и воском. Обернувшись обратно, Пес оказался на роскошном пиру. Длинная рыбина растянулась на медном блюде. Ароматный сок стекал под виноградные листья. В мисках блестели орехи в меду, румяные пироги пыхали жаром печи.
За столом сидели здоровяки, одетые в глухие черные рясы с холщовыми мешками на головах. Толстые пальцы, замызганные копотью, крепко держали длиннющие ложки или колья. Деревянный стук смешался с мычанием, звоном задетой посуды, пыхтением. Еда шмякалась на каменный пол, и ее размазывали здоровенные ноги, пока безликие верзилы толкались за право урвать кусок, который не смогут проглотить. Нанизанные куски мяса не достигали рта – слишком длинное древко. Здоровяки закипали гневом, алчно распихивали локтями сотрапезников и вновь пытались насытиться кушаньями, да все по-скоморошьи. Пес смотрел, завороженный. Взгляда не отвести. Вдруг к самому лицу поднесся острый кол, чуть не выколов глаз. То длинноволосая девушка, протягивающая с угла стола жареный кусок щуки.
Не успел Пес опомниться, как снова оказались в палате. Тяжелое дыхание било в грудь невпопад. На губах еще горела пряная духота мрачной палаты. Медовые глаза без ресниц неподвижно и выжидающе глядели на него.
– Себя не накормишь… – произнес Черный Пес, потирая глаза. – Только других.
Девушка широко улыбнулась, тонкие губы открыли ряд крупных зубов, немного выдающихся вперед.
– Как тебя зовут? – спросил Пес, вставая на ноги.
– Елена, по батюшке Игоревна, – ответил молодой, но отчего-то хрипловатый голосок.
Пес кивнул. Сложив руки, он расхаживал по маленькой комнате. Вдруг остановился, бросил короткий взгляд на Лену. Она по-прежнему сидела на кровати, поджав ноги. Приблизившись,
– Не болит? – спросил он.
Лена помотала головой.
– Тебе тут не место, – сказал Пес. – Ты должна уйти.
Лена не шелохнулась, как об стенку горох. Федор понял, что без толку, и сам направился к выходу.
– Хочешь со мной? – спросила Лена.
– Я не могу, – ответил Черный Пес, обернувшись через плечо.
За окном снова поднялось чудесное сияние цветущей вишни. Свет бил в затылок Лены, напаивал тонкие волосы горящим проклятым золотом.
Дорога давно не внушала доверия ни Псу, ни, что намного важнее, его лошади. Солнце скоро начнет садиться, кругом дремучий лес. Копыта мешали грязный снег, прошлогоднюю гниль листвы, веток и коры. Доверие Пса своей проводнице меркло, как гас дневной свет. И все же они забрели так далеко, где уже выгоднее дойти до конца, даже если не веришь, что что-то будет.
Мрак не дал вовремя заметить, как деревья поредели. Впереди красовалась вырубленная опушка, на которой грозно чернел частокол. Колья росли грязными зубами из мягких десен талого снега. Ворота силуэтом походили на широкоплечего гнома. Хмурый и коренастый, упрямец стоял затворенный. Вороны клевали его плоскую шляпу из бревна. Лена сунула в рот два пальца и свистнула. Гном поворчал, скрипя тяжелыми коваными петлями, и все же отворился.
Они оказались во дворе. Лошадь медленно брела мимо домиков, сараев, каменного колодца, амбара. На крыльце избы сидел кабан по-щенячьи и таращился на пришельцев. Трубы дышали сизыми струйками. Лошадь продолжала идти к дубу, который был сердцем всего за частоколом. Его по-зимнему сонное величие простиралось к гаснущему небу могучими ветвями. Черный Пес остановил лошадь и запрокинул голову. На самых верхних ветвях чернели огромные плоды. Мрак до последнего был готов увиливать, прятаться на грани лжи и правды, но не называть ничего своими именами. Только от природы острый взор даже по меркам тварей дал понять, что за ноша раскинулась на ветвях. То, что чернело там, высоко над землей, когда-то носило людские имена. Пес невольно потер шею и опустил взгляд.
– Приехали, – ее не окликали Лена, спрыгнув с лошади.
Черный Пес заметил местных. Они подтянулись бесшумно, обступили прибывших. Румянец бойко разыгрался на их лицах. Что бросилось в глаза: четыре, нет, пять, даже семь! – дальше вглядываться бессмысленно, пусть будет семь – пустых рукавов бесполезно болтались. Сразу же ожил в памяти Ленин шов на руке. Два полутона с деликатной и нерезкой границей, которую все же углядел чуткий глаз. Странное чувство покоробило. Что-то екает при виде увечий на уровне звериного разума. Пес спешился, обхватил левой рукой правую.