Сбылась мечта хулиганки

Александрова Наталья Николаевна

Отец с гордостью показывал мне, как он ловко управляется с техникой. Потом я помогла маме разобраться в инструкции к кухонному комбайну, затем мы ужинали, а после все семейство уселось перед телевизором.

Снова передавали новости. Конечно, про взорвавшуюся машину с бандитами не было сказано ни слова – много чести. Не настолько важные персоны, чтобы упоминать о них в новостях несколько раз. Сегодня журналистов волновало совершенно другое происшествие.

Заседание комиссии по строительству детского развлекательного центра, то бишь «Невского Диснейленда», сегодня опять не состоялось. Но теперь уже вездесущие репортеры пронюхали, что дело было вовсе не в болезни профессора Шереметьева. Профессор исчез. То есть

последний раз его видели в среду днем, он читал лекцию в Институте гидрометеорологии на кафедре охраны окружающей среды. Кроме этого, он еще работал в университете на геологическом факультете, но в тот день, в среду, на вечерние лекции профессор не явился. Близкие профессора – у него была большая семья: жена, дети и внуки – забили тревогу, обзвонили все больницы и обратились в милицию рано утром в четверг. Но там, как водится, ответили, что заявление в розыск они могут принять только через три дня. И что они охотно верят, что заслуженный деятель науки, действительный член Парижской академии естественных наук и профессор Санкт-Петербургского университета Александр Валерианович Шереметьев не может загулять в компании с друзьями настолько, чтобы не прийти домой ночевать, но закон есть закон и порядок есть порядок. Нужно выждать три дня. Родные профессора отвечали на все звонки, что профессор болен. И только в понедельник компетентные органы приняли версию о том, что профессор исчез, и объявили розыск.

– Машиной сбило! – авторитетно заявил отец. – Эти сволочи так гоняют…

– Всех, кто видел этого человека начиная со среды, второй половины дня, просим сообщить по телефону такому-то. – На экране показался телефон милиции, а потом фотография.

Она была черно-белая, очевидно, из личного дела на работе. Профессор на фото выглядел каким-то угрюмым. Но ведь на документах люди всегда неестественно серьезны, они делают такое официальное выражение лица, с каким не ходят в обычной жизни. Что у родных – нормальной фотографии не нашлось, что ли?

– Нельзя, наверное, – вздохнул отец, уловив мое возмущение. – В компетентные органы официальную надо.

– Но как можно узнать человека по такой фотографии?

Хотя… как ни странно, мне лицо профессора показалось знакомым. Эти гладко зачесанные редеющие волосы… крупный нос, слегка нависшие брови… Ерунда какая-то, пойду спать, хоть и не поздно еще. Кто знает, что будет завтра?

Петр Степанович Вахромеев, тот самый, что безуспешно ждал звонка, вызвал своего референта Копылова и, не успела закрыться за ним дверь кабинета, прошипел:

– Где твой чертов специалист?

Копылов испуганно огляделся по сторонам и приложил палец к губам. Вахромеев и сам понимал, что все помещения Управления прослушиваются и ни в коем случае нельзя разговаривать на опасные темы в кабинете, но не мог справиться со своей злостью.

– Конспиратор хренов! – снова прошипел он, но встал из-за стола и быстрым шагом покинул кабинет. – Меня нет! – злобно кинул он очевидное своей ко всему привыкшей секретарше и пошагал в гараж.

Референт еле поспевал следом. В гараже они сели не в служебный «Вольво» Вахромеева, а в скромные «Жигули» Копылова – «Вольво» наверняка так же напичкан электроникой, как и кабинет. Выехали на улицу, остановились в первом переулке. Вахромеев развернулся всем корпусом к референту и рявкнул:

– Что происходит?! Где этот козел? Ему дали точную наводку, оставалось только на спусковой крючок нажать – и куда он пропал?

Референт откашлялся, чтобы справиться с внезапно охрипшим голосом, и тихо сказал:

– Парень не отзывается. Я задействовал аварийный канал связи, а он молчит. Больше того: я следил за объектом. Он туда прошел, а обратно не вышел. А баба эта чертова пришла на встречу как ни в чем не бывало и ушла оттуда жива-здорова.

Вахромеев побагровел.

– Ты, придурок старый,

зачем возле объекта светишься? На тебя выйдут – и я погорю!

– Не беспокойтесь, Петр Степаныч. – Копылов посмотрел на шефа, как на несмышленое дитя. – Конечно, я сам не лез, только камеру маленькую установил. Очень уж дело важное, сами понимаете, хотелось под контролем держать…

– Под контролем! – передразнил начальник. – Ну и где же он, твой контроль? Третья осечка! Это уже случайностью не объяснишь. Ты хоть понимаешь, что информация уже пошла в эфир? Не сегодня-завтра чертова баба увидит старика по телевизору, вспомнит все… и куда она после этого побежит? Хорошо, если в милицию, там как-нибудь погасим. А если к телевизионщикам или газетчикам сунется? Да если даже в милицию пойдет и мы сумеем пожар потушить – ты представляешь, чего это будет стоить? И ведь не только деньгами платить придется! Придется влиянием делиться, позиции уступать!

Вахромеев понимал, что говорит лишнее, что простому, как грабли, Копылову это неинтересно и даже непонятно, но злость распирала душу, злость и страх…

Когда я выходила из ванной в халате, смыв косметику и будучи полностью готовой к отходу ко сну, позвонили в дверь.

– Кого еще несет на ночь глядя? – Мать успела раньше меня к входной двери и уже взялась за замок.

– Не открывай! – крикнула я.

– Кто там? – спросила мать, удивленно на меня оглянувшись.

В ответ пробормотали что-то неразборчивое. Мать махнула рукой и отошла от двери, тогда снова раздался требовательный звонок.

– Нет, не разглядеть в глазок, кто там, – проворчала мать и приоткрыла дверь на цепочку.

– Зачем ты? – упрекнула я, но она не послушала.

– Здрассте! – послышалось с лестницы. – Приветствую, Нина!

– Да какая я тебе Нина! – рассердилась мать. – Чего ты ломишься в чужой дом так поздно?

– Да? – удивился мужской голос, судя по всему, сильно навеселе. – А разве Смоковниковы здесь не живут?

– Нет, не живут, и больше тебе скажу, по всей лестнице Смоковниковы не живут, – втолковывала мать через цепочку.

– Так что, мужик, ты не квартиру перепутал, а парадную, а может, вообще дом не тот, – поддержал ее вышедший в прихожую отец.

– Ну надо же! – удивился наш поздний визитер.

Я стояла в прихожей, и вдруг на меня снизошло озарение. Я поняла, почему лицо исчезнувшего профессора Шереметьева показалось мне знакомым. Я вспомнила, где я видела этого человека. В ту самую среду, когда мы с ненаглядным в последний раз были в теткиной квартире и он пошел в душ, в дверь неожиданно позвонили. И я открыла, потому что хотела найти еще какое-нибудь доказательство двуличности ненаглядного. Вдруг принесли бы какое-нибудь письмо или уведомление на его фамилию… Но на лестнице стоял профессор Шереметьев. То есть тогда я этого не знала. Просто пожилой, но бодрый мужчина вежливо осведомился, не это ли квартира пятнадцать?

Теткин дом был старый, и квартиры нумеровались не по порядку. Там что-то делили и перегораживали, в одни квартиры был вход со двора, в другие – с улицы… Рядом с теткиной дверью была квартира под номером четырнадцать, а теткина – не пятнадцатая, а вовсе даже девятнадцатая. А пятнадцатая находилась этажом выше, что я и объяснила вежливому мужчине, извинившись за свой внешний вид, – на мне была только рубашка ненаглядного, которая, впрочем, доходила почти до колен.

Я кинулась в свою комнату и заперла дверь, чтобы никто не мешал думать. А я-то, наивная, думала, что неприятности начались в субботу! Оказывается, они начались в мой предыдущий приход в теткину квартиру – в среду. Именно тогда я совершенно случайно увидела профессора Шереметьева. И после этого кто-то послал черного киллера. «Не сразу, – возразила я, подумав, – не сразу, а в субботу, в следующий мой приход. Но это доказывает, что я на правильном пути!»